В Сиднее стояла жара. Пот стекал по лбу, влажные брюки натирали бедра. Цезарий Бобжицкий не любил такую погоду, он вообще не любил крайностей. Если бы все зависело от него, будь у него волшебный термостат, то везде и всегда было бы восемнадцать градусов тепла. Он взял такси прямо до отеля и провел весь день в номере с кондиционером. Пытался читать, но засыпал, голова то и дело падала на грудь. В итоге он отложил книжку и включил телевизор. С минуту щелкал каналы, наконец решил посмотреть матч регби,
Бобжицкий вышел из отеля лишь под вечер. На улицах было шумно, жители праздновали победу своей команды: повсюду слышались гудки клаксонов и пьяный хор болельщиков, выливающихся из баров. Прокурор шел по Питт-стрит, минуя китайские забегаловки и туристические лавки. Через пятнадцать минут он был на набережной
Он договорился о встрече в баре прямо на пляже, рядом с променадом, по которому бегали загорелые джоггеры. Сел на веранде, заказал воду со льдом и наслаждался видом темнеющего океана. Отдельные любители серфинга еще барахтались в воде в надежде использовать последние светлые минуты, но без особого успеха: волны были слишком маленькими, вода – слишком спокойной.
Прокурор услышал тяжелые шаги, кто-то шел к его столику. Высокий грузный мужчина с потрескавшейся от солнца кожей, на вид лет сорок, может, пятьдесят. Редкие седеющие волосы, зачесанные назад, красная от бритья тупой бритвой шея. Цезарий узнал его по фотографиям, хотя, должно быть, их сделали несколько лет назад, когда он был стройнее. Сержант Натан Келли, основатель группы “Апория”.
– Господин сержант, сюда. – Прокурор встал и помахал. – Цезарий Бобжицкий. Спасибо, что…
– Как-как? – Полицейский наморщил лоб.
– Бобжицкий. Бо-бжи-цкий.
– Боб-шии-тски?
– Ну да. Спасибо, что согласились встретиться со мной.
– Во-первых, зови меня Нейт. – Сержант сел в кресло и вытянул ноги. На нем были старые незашнурованные кроссовки. – Во-вторых, не за что. Друг Майкла – мой друг, а кроме того… У меня сейчас много времени. Дорогуша… – Натан зацепил проходящую мимо официантку. – Будь так любезна, принеси мне бутылочку
– Сейчас, – юная девушка с веснушчатым лицом кивнула. – Темное или светлое?
– Темное.
– Уже несу.
– Так о чем ты хочешь поговорить? – Сержант повернулся к Цезарию.
– Думаю, ты догадываешься. Об операции
– Ах да. – Нейт провел пальцами по волосам и помолчал. – Ты раньше занимался делами педофилов?
– Нет. Это первое.
– Ясно. А у тебя крепкие нервы?
– Я прокурор. Положено иметь крепкие.
– Ясно. Тогда скажи мне, коллега… – Нейт взял пиво у официантки, поблагодарил ее кивком головы. – Ты когда-нибудь слышал, как кричит пятилетний ребенок, когда его насилуют?
Бобжицкий онемел. У него было такое ощущение, словно кто-то со всей силы ударил его в живот, он согнулся, ему стало плохо. Нейт покивал, глотнул пива. На его загорелой руке выделялся бледный след от обручального кольца.
– Я вот слышал, – сказал Нейт, поставив бутылку на стол. – И видел. Кадр за кадром. Я сидел за компьютером, ревел белугой, но смотрел. Потому что должен был смотреть. Потому что это часть моей работы. Потому что… Блять, господи… Словами этого не описать.
Снова стало тихо. Над верандой проносились летучие мыши размером с небольшую собаку. Никто не обращал на них внимания.
– Помни об этом, – сказал сержант. – Когда ты выслушаешь мою историю, когда тебе захочется меня оскорбить, плюнуть мне в лицо, а я ручаюсь, что тебе захочется… Вспомни, что я видел вещи, которых ты не видел. Которых никто и никогда не должен был видеть. Окей?
– Окей, – кивнул Бобжицкий.
– С чего бы начать… Может, так. Ты в курсе, что в девяностые почти удалось уничтожить педофильскую порнографию? Этим долго никто не занимался, в шестидесятые-семидесятые подобными материалами торговали абсолютно в открытую… А потом, к счастью, кто-то опомнился, и в восьмидесятые их полностью запретили. В 1990 году циркулировало всего тысяч семь подобных фотографий. Все они были в нашей базе данных, все пронумерованные. Казалось, еще немного, и мы покончим с этой проблемой.
– А потом?