Выбор за тобой

Юлита пыталась распознать в получившемся тексте хоть одно слово из письма-оригинала, отыскать в нем хоть какую-то закономерность, паттерн, но тщетно. Вспомнила слова Трана: чтобы взломать шифр, который она только что использовала (протокол RSA с 4096-битным ключом), самому мощному компьютеру в мире потребовались бы сотни миллиардов лет. Рядом с ним “Энигма”[49] казалась игрушкой, клубом детектива Дональда Дака, загадкой из романов Дэна Брауна. Юлита почувствовала всплеск адреналина. Куда-то подевались усталость, грусть, отчаяние. Она перестала быть легкой мишенью, фраером с листочком “ударь меня” на спине. Она начинала понимать правила этой игры.

Юлита обновила пароль к блогу.

И начала писать.

У рядового Радослава Гральчика образовалось столько свободного времени, что он не знал, как им распорядиться. Встретиться с кем-нибудь, выпить пива? А может, лучше остаться дома, насладиться одиночеством, статусом соломенного вдовца? Завалиться на диван в растянутых трениках и тапках, купить на ужин доширак, запить его колой, заесть чипсами, а на десерт сожрать двойную упаковку птичьего молока? Посмотреть тот хоррор об американских подростках в словацком хостеле, который скачал для него с пиратского сайта Ярек? Принять горячую ванну и почитать в тишине новый номер “Автомира”? Оставить бардак в кухне, бросить грязные трусы на пол, заснуть на диване с включенным телевизором. “Да, – подумал он, открывая дверь в квартиру, – никуда я не пойду”.

То, что рядовой Гральчик так радовался вечеру в одиночестве, вовсе не означало, что он не любил свою семью. Аську, любимую и единственную дочь, он считал восьмым чудом света: в каждой пятерке в дневнике видел доказательство ее гениальности, каждую раскраску прикреплял к холодильнику с гордостью музейного хранителя, вешающего выявленное полотно мастера эпохи Возрождения. А ведь она родилась такая маленькая, такая хрупкая: недоношенная, сморщенная, косточки, обтянутые красной кожей, лежала вся в каких-то трубках. Каждый вечер она орала, непонятно, то ли от боли, то ли от шока – иногда три часа, а иногда пять. Аля, которая долго не могла прийти в себя после родов, не выносила детский плач и уходила из дома. А он носил дочку, носил и качал, хоть это не помогало, пел ей песенки, которых, как потом оказалось, она даже не слышала: слуховой аппарат ей установили гораздо позже, в годик. И он пел и пел эти дурацкие детские песенки, мы едем, едем, едем, мышки уснули в саду, не ложися на краю, пока их слова не теряли смысл и не сливались друг с другом, пока горло отказывалось слушаться. И поглядите, какая красавица выросла, какая умница, какая хорошая.

А Аля? Его школьная любовь, такая нежная и ранимая, что он поклялся себе защищать ее от мира: от хамоватого водителя автобуса, от обледеневших тротуаров, от участившихся писем из банка. Потому что иначе она сломается, рассыплется, замкнется. С одной стороны, он не выносил ее плача, с другой – именно тогда, когда он держал ее в своих объятьях и прижимал к себе так сильно, что пуговицы ее кофты впивались ему в живот, именно тогда он чувствовал себя по-настоящему нужным, именно тогда ему казалось, что его существование оправдано, что в нем есть хоть какой-то смысл.

Но иногда – иногда было приятно от всего этого отдохнуть, побыть наедине с собой, поставить свои потребности на первое место. У него редко выдавалась такая возможность, работа – дом, работа – дом, работа – дом, сначала выслушивание одних и тех же отмазок (“товарищ полицейский, слово даю, только у шурина из бутылки отпил, хе-хе, видать, у вас машинка-то сломалась”), а потом одни и те же покупки в одном и том же магазине (“хлеб, колбаса, молоко двухпроцентное, кофе растворимый”).

Но сейчас… Аська была у дедушки с бабушкой, Аля возвращалась из Чехии только завтра. Ей уже все сделали – он даже в мыслях не отваживался произнести слово “аборт”, – она чувствовала себя хорошо, даже прислала ему фотографию из Градчан, так что он мог наконец расслабиться, не испытывая чувства вины, что она там одна, бедная, в слезах, а он тут смотрит матч “Корона Кельце” – “Ягеллония Белосток”, попивая пиво из банки. Но как же это, черт, несправедливо, что Аля, учительница географии, всю жизнь мечтавшая о путешествиях, впервые поехала за границу по такому поводу. Что раньше у него никогда не было денег, чтобы свозить ее в Египет, на Канары или хотя бы в Болгарию, чтобы она отдохнула немного от всей этой вездесущей серости, пожила чуть-чуть полной жизнью.

“Но в этом году все будет иначе, – подумал он, засовывая руку в карман треников, – где лежала маленькая флешка. В этом году мы полетим в какое-нибудь по-настоящему прекрасное место”.