Читаем Выбранные места из переписки с друзьями (Часть 1) полностью

Роман вполне ложился в русло той линии, которую особенно настойчиво проводил журнал "Наш современник". Однако бесшабашный разнузданный стиль Пикуля обнажал то, что менее примитивные авторы убирали в подтекст или как-то припудривали, подретушевывали, подкрашивали "правильной" риторикой. Пикуль отбросил эзоповские хитроумности и в своем антисемитском рвении настолько переступил черту дозволенного, что уже в ходе публикации романа "наверх" посыпались письма и телефонные звонки с требованием остановить это позорище. Однако публикация продолжалась и была доведена до конца, хотя, как доходили слухи, в урезанном виде. Как открылось уже в наши дни, "Е. Тяжельников и В.Шауро*, а также руководители СП СССР Г. Марков и Ю. Верченко защитили "Наш современник", ограничившись лишь более строгой цензурой романа".**

______________ * Тяжельников и Шауро - заведующие отделом пропаганды и отделом культуры ЦК КПСС. ** См.: Николай Митрохин. Русская партия. Движение русских националистов в СССР 1953-1985, "Новое литературное обозрение", М., 2003, стр. 541.

В печати роман "У последней черты" подвергся критике, но строго дозированной. Критические статьи, очевидно, тоже подвергались жесткой цензуре, а, возможно, и самоцензуре авторов. Я помню, как на каком-то многолюдном писательском сборище в ЦДЛ известный писатель-деревенщик Борис Можаев - человек талантливый, острый и неуступчивый - темпераментно и хлестко обрушился на Пикуля. Под неудержимый хохот зала он зачитывал "перлы" из его романа, показывая, насколько примитивно, неряшливо и просто безграмотно он написан. Можаева возмущал непрофессионализм автора и редакторов, пропустивших такой убогий текст на страницы одного из ведущих органов Союза писателей. Но о том, что роман грешит куда более глубокими изъянами, что он возбуждает ненависть к целому народу, Борис Можаев не сказал ни слова.

Видя, как мои коллеги всплескивают руками и заходятся от хохота, услышав очередной зачитанный с трибуны "перл", я испытывал все большее чувство неловкости - за них, да и за густобородого оратора. В по-своему блестящей речи Можаева Пикуль выставлялся эдаким мещанином во дворянстве, который не подозревает, что говорит прозой. "Смотрите, как он сморкается в рукав, не умея пользоваться батистовым платочком"; "смотрите, как мешковато сидит на нем фрак - просто умора!"; "да он же не умеет раскланиваться с дамами и пляшет гопака вместо мазурки!" Все это, конечно, было достойно осмеяния. Но о том, что было совсем не смешно, то есть что роман Пикуля и его публикация в журнале - это обыкновенный фашизма, - об этом не было сказано ни слова.

Не думаю, что Борис Можаев сознательно хотел потрафить партийным надсмотрщикам над литературой (он их глубоко презирал), но именно такая критика их устраивала. Им надо было одернуть переступившего черту шалуна, но так, чтобы самим не переступить "черту". Обыкновенный фашизм должен был и дальше струиться по руслу литературного процесса, ему только не следовало выходить из берегов.

Таковы были соображения, побудившие меня отозваться на одну из рецензий на роман В. Пикуля.

1.

"Литературная Россия" Отдел критики

Уважаемые товарищи!

Будучи в отъезде в течение месяца, я только сейчас прочел в номере от 29 июля "Литературной России" рецензию доктора исторических наук И. Пушкаревой на роман В. Пикуля "У последней черты". Соглашаясь в основном с оценкой романа, даваемой И. Пушкаревой, я в то же время не могу пройти мимо слишком "деликатных" умолчаний и оговорок рецензента. Из рецензии можно сделать вывод, будто Пикуль что-то "не доработал", в чем-то "сместил акценты", где-то потерял "классовый критерий", словом, что-то где-то неправильно понял, недопроверил и т.п., тогда как на самом деле в его романе все понято и продумано до конца. Весьма слабый в художественном отношении, роман строго логичен концептуально. Все описываемые события и факты излагаются Пикулем с позиций определенной идеологии, а именно, идеологии черносотенной. Пример этот не единственный для исторических (вернее, псевдоисторических) произведений литературы последних лет. Роман В. Пикуля отличается, пожалуй, лишь тем, что в нем эта идеология проводится с большей прямотой. Сказать об этом я считаю своим долгом писателя и гражданина.

С уважением Семен Резник Член ССП. 28.8.1979

2.

Семен Резник

Полуправда о чувстве меры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Сталин. Жизнь одного вождя
Сталин. Жизнь одного вождя

Споры о том, насколько велика единоличная роль Сталина в массовых репрессиях против собственного населения, развязанных в 30-е годы прошлого века и получивших название «Большой террор», не стихают уже многие десятилетия. Книга Олега Хлевнюка будет интересна тем, кто пытается найти ответ на этот и другие вопросы: был ли у страны, перепрыгнувшей от монархии к социализму, иной путь? Случайно ли абсолютная власть досталась одному человеку и можно ли было ее ограничить? Какова роль Сталина в поражениях и победах в Великой Отечественной войне? В отличие от авторов, которые пытаются обелить Сталина или ищут легкий путь к сердцу читателя, выбирая пикантные детали, Хлевнюк создает масштабный, подробный и достоверный портрет страны и ее лидера. Ученый с мировым именем, автор опирается только на проверенные источники и на деле доказывает, что факты увлекательнее и красноречивее любого вымысла.Олег Хлевнюк – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», главный специалист Государственного архива Российской Федерации.

Олег Витальевич Хлевнюк

Биографии и Мемуары