Выдох

Вооруженный этой догадкой, я развернул микроскоп к устройству мышления. Здесь была та же решетка из проводов, но листочки на них не удерживались в каком-то единственном положении. Вместо этого листочки трепетали, и настолько быстро, что были едва различимы. В итоге почти все устройство, казалось, непрерывно шевелилось, хотя состояло больше из решетки, нежели из воздушных капилляров, и я задумался, как воздух мог достигать всех золотых листиков в нужной последовательности. В течение многих часов я внимательно следил за золотыми листочками, пока не догадался, что они сами и выполняли роль капилляров. Листочки формировали временные каналы и клапаны, которые существовали ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенаправить потоки воздуха на другие листочки, а потом исчезали. Устройство претерпевало непрерывную трансформацию, модифицировало себя в результате своей работы. Решётка была не столько машиной, сколько страницей, на которой машина была написана и на которой сама машина непрерывно писала.

Мое сознание, если можно так выразиться, было закодировано в положениях этих крошечных листиков, хотя точнее, оно было закодировано в постоянно сдвигающихся узорах воздуха, движущего листочки. Наблюдая за трепетанием чешуек золота, я видел, что воздух не просто наделяет, как мы всегда предполагали, движущей силой устройство, осуществляющее мыслительный процесс. Воздух фактически и есть самый настоящий носитель наших мыслей. Всё, что мы есть, это узоры воздушного потока. Воспоминания же были записаны, но не как канавки на фольге или даже позиции переключателей, а как устойчивые потоки аргона.

Как только я понял природу механизма-решетки, каскад интуитивных догадок водопадом хлынул в мое сознание. Первым и самым тривиальным стало понимание факта, почему золото, наиболее податливый и вязкий из металлов, был единственным материалом, примененным для изготовления мозга. Только тончайшие листочки из фольги могли двигаться достаточно быстро для такого устройства, и только тончайшие из нитей могли действовать как держатели для листочков. По сравнению с золотыми нитями медная стружка — например, снимаемая моим стилусом, когда я выгравировываю эти слова, и которую стряхиваю щеточкой, дойдя до конца страницы, — крупная и тяжёлая, как металлолом. Передо мной действительно был носитель, в котором операции стирания и записи могли выполняться быстро, значительно быстрее, чем в любом наборе из переключателей или шестеренок.

Далее мне стало ясно, почему установка полных легких в тело человека, погибшего от недостатка воздуха, не возвращала его к жизни. Эти листики внутри решетки балансировали между непрерывными потоками воздуха. Такая схема позволяла им легко и бесшумно двигаться туда-сюда, но это также означало, что как только поток воздуха иссякал, все терялось. Все листья повисали в произвольном положении, стирая узоры и сознание, которое они представляли. Возобновление подачи воздуха не могло воссоздать исчезнувший рисунок. Такова была цена быстродействия. Более устойчивые носители для сохранения узоров означали бы, что наше сознание работало бы гораздо медленнее.

Именно в этот момент я понял, в чем заключалась причина часовой аномалии. Я заметил, что скорость движения листочков зависит от напора воздуха. В достаточно сильной струе листочки двигались почти безынерционно. Если их движения замедлялись, это происходило из-за увеличения сил противодействия, что могло возникать только в случае, если упругие потоки воздуха, поддерживающие листочки, слабели, и воздух, струящийся сквозь решетку, дул с меньшей силой.

Это не башенные часы бежали вперед. Это наши мысли замедлились. Башенные часы приводятся в движение маятниками, темп которых никогда не меняется. Или потоком ртути по трубе, скорость которого всегда постоянна. А вот работа нашего мозга зависит от скорости движения воздуха, и если воздух струится медленнее, наши мысли замедляются тоже, изменяя восприятие хода времени.

Я испугался, что наши мысли будут замедляться и дальше; такая перспектива пришпорила меня, и я продолжил авто-препарирование. Тем не менее, я предположил, что блоки мышления — поскольку они приводятся в действие воздухом — являются абсолютно механическими по своей природе, а любому механизму свойственно постепенное накопление деформаций из-за усталости металла, что и могло послужить причиной замедления. Износ механизма — это ужасно, но, по крайней мере, оставалась надежда, что мы научимся устранять последствия износа и возвращать мозг к первоначальной скорости функционирования.