Выгодный риск

Михаил Аркадьевич Эфенбах свято соблюдал традиции. Утром рано явился в сыск в парадном мундире по случаю дня рождения императора и приема, который вечером давал для высших чиновников московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. У каждого из своих чиновников он попросил прощения за «прегрешения вольные и невольные», сам простил грешных и троекратно облобызался. После чего Лелюхин, Кирьяков и Актаев были приглашены в кабинет отметить двойной праздник рюмкой коньяка.

– А где Пушкин? – спросил Эфенбах, утирая усы и чувствуя, что для полного счастья чего-то не хватает.

– Занят делом вдовы Ферапонтовой и страхового общества «Стабильность», – сообщил Лелюхин. – С вечера розыском занимается.

– Вот и пусть его туда, не вылазит! – сказал Михаил Аркадьевич, чрезвычайно желая знать, не пропадут ли его деньги. – Как его что, так мне непременно опять…

Что на более привычном русском означало: «Жду его с докладом сразу, как появится». Чиновник понял без перевода.

– Вот что, соколы мои раздражайшие… Сколько ужику ни виться, а щей не миновать… Хватит французу по Москве, нашей матушке белобокой, бродить… Пора и честь познать…

– Прикажете арестовать? – спросил Кирьяков, организм которого, замученный Масленицей, требовал еще рюмку, но спросить было стыдно.

Такому обращению с иностранным подданным Эфенбах выразил глубокое возмущение.

– Да, какой ты прыткий, на заборе повис! Да куда же его в кандалы… Так, по-доброму, по-людски припугнуть, чтобы язык не распускал… Ваня, где супостат предстоит? – спросил он Актаева.

– В «Славянском базаре» назначили встречу, – ответил младший чиновник сыска.

– Вот что, раздражайшие мои… Мне с парадом таким соваться некуда, – Михаил Аркадьевич выразительно повел бровями на золотое шитье штатского мундира Министерства внутренних дел. – Так что пусть Пушкин его там и промурыжит. Но чтобы аккуратно, без дипломатических последствий. Кто его знает, что за ерш с бугра…

Это означало, что мудрый начальник на всякий случай заранее сваливает вину на своих чиновников. Если выйдет скандал, а скандал может выйти, он ни при чем. Ну а если что, все будут довольны. В самом деле, достаточно страховой француз нагулялся.

– С кем, говоришь, Ваня, месье зубы точит?

Актаев еще раз подробно описал молодого человека, с которым было две встречи. Михаил Аркадьевич смекнул, что неплохо было выяснить, кто таков и что за делишки водит с подданным Французской Республики. Так, на всякий случай. Честь задержать неизвестного была предоставлена Кирьякову.

– Тут вот пристав из 1-го Пресненского прислал сообщение для Пушкина, – сказал Василий Яковлевич. – Настоятельно просит его прибыть…

Такая увертка Эфенбаху не понравилась.

– По какому вопросу?

– Не могу знать… Пишет: срочно и важно…

– Это я тут срочно и важно, – заявил Михаил Аркадьевич, который не мог доверить никому, кроме Пушкина, общение с французом. – Пристав не мороженый, не растает.

На этом дискуссия была окончена. Эфенбах поручил передать Пушкину строжайшее наставление: выяснить все о французе от самого француза. Чтобы в этом вопросе была полная незамутненная ясность. После чего отбыл из сыска готовиться к вечернему приему. То есть легко отобедать в хорошем ресторане.

– Вот и выкручивайся теперь как знаешь, – сказал Кирьяков, все еще думая о коньяке, которого так ему не хватало. – У меня дел по горло… Не могу я тратить время на француза… Василий Яковлевич, может, вы с Иваном вдвоем Пушкину поможете?

Лелюхин не возражал. Польза от Кирьякова – чтобы его там не было. Обрадованный чиновник стал собираться, чтобы поскорее утолить жажду.

– А что приставу от нас понадобилось? – надевая пальто, спросил он.

– Не знаю, Ленечка, дело какое-то странное… Пусть Пушкин разбирается…

– В самом деле: пусть хоть немного потрудится! – Кирьяков помахал и исчез на лестнице.

– Ну что, Ванечка, не оплошаем, не подведем Пушкина? – Лелюхин подмигнул.

Старый чиновник был доволен собой: правильно сделал, что не доложил Эфенбаху весь текст сообщения пристава Носкова. Эта информация касалась только Пушкина. И лезть в нее до поры не следовало никому. Особенно Кирьякову…

Актаев насупил брови.

– В лучшем виде сделаем, Василий Яковлевич, – сказал он. – Хотите, я молодого господина задержу на выходе?

– Там видно будет, Ваня…

– Как скажете, – Актаев многозначительно вздохнул. – Нелегко придется Пушкину. Скользкий это француз, как карась на сковородке. Ой скользкий, пострел…

Для юного Актаева долгое общение с Эфенбахом не прошло зря.

• 52 •

И терпенью извозчика бывает предел. После того как пассажирка в третий раз поменяла намерения, он натянул вожжи, лошаденка встала.

– Вы, барышня, уж наметьте, куда ехать… А то кобыла не железная… За рубль такая маета, да и наездили уже сколько…

– Пять рублей, – сказала Агата, одним махом прекратив стенания.

– Воля ваша, как прикажете, – ответил извозчик, довольный таким кушем. – Куда же теперь?

Этого Агата и сама не знала.