Выгодный риск

Ничего более мерзкого Агата Кристафоровна не видела. В этой девице она ошиблась так, как не ошибалась ни в ком. Какую беду она могла устроить любимому племяннику! Ведь как Пушкин оказался прав, что держал подлую девку на расстоянии. Как прозорлив. Как точно понял, кто она на самом деле. Жизнь, оказывается, куда хуже фантазий: воровку не исправить. Как бы ни притворялась баронессой, вылезет черное нутро. С этой минуты тетушка вычеркнула Агату из своего сердца и своей жизни. И из жизни Пушкина, разумеется. Как ни больно, но придется раскрыть глаза.

Между тем веселая парочка прошлась по холлу, собирая удивленные и завистливые взгляды, швейцар распахнул перед ними дверь, и они вывалилась на Театральную площадь. Агата Кристафоровна решила испить горькую чашу до конца. Она поспешила и успела как раз, когда Алабьев крикнул извозчику везти в ресторан. Шапочка Агаты виднелась у его плеча. Сидеть ровно пьяная мадемуазель не могла.

• 65 •

Актаев с Лелюхиным, сытые и довольные, показывали пальцами и строили рожи. Без их помощи Пушкин заметил человека, сидевшего около его стола. Еще с лестницы заметил, не заходя в приемную часть.

Кирилл Макарович выглядел ужасно. От лоска англомана не осталась ничего. Галстук держался кое-как, будто несколько раз срывали и вязали, рубашка измята, волосы всклокочены. Даже трубка криво торчала из кармашка. Сам он казался помятым и замученным. Что подтверждали щетина и явные следы бессонницы под глазами.

Пушкин сел напротив него.

– Что случилось, господин Алабьев?

Кирилл Макарович поднял покрасневшие, выплаканные глаза.

– Лера… Ее нет… Так и не пришла домой… Не ночевала дома… Я с ума схожу…

– Искали?

– Объехал всех ее подруг, всех наших родственников – никто не видел.

– К дяде заглядывали?

Кажется, Кирилл Макарович не понял:

– Какому дяде?

– Брату вашего отца… Михаилу Ивановичу.

– Ах, это… И в голову не брал… Зачем? Батюшка с ним в ссоре лет пять. Лера его на дух не переносит…

– Где же она?

– Даже боюсь представить, что могло случиться… Умоляю, господин Пушкин, найдите ее… Она говорила, что через ее знакомую, баронессу фон Шталь, предлагали помощь… Сейчас эта помощь до крайности нужна… А уж мы за ценой не постоим… Не поскупимся…

Деловой человек в любой ситуации думает о деньгах. И мерит все деньгами. Даже то, что не меряется никогда. Пушкин простил попытку купить его. Надо было дать поблажку: от усталости и печали Кирилл Макарович не до конца понимал, что и кому говорит.

– Когда вы видели Валерию Макаровну последний раз?

– Вчера утром, за завтраком…

– Тогда испачкали воротник…

Управляющий замялся.

– У Леры с Лидией Павловной вышла стычка, я бросился между ними и получил варенье… Теперь это кажется такой глупостью…

– Какие у нее были планы?

– Не имею понятия… Вечером обычный праздник для наших… Но Лера не пришла…

– Она часто брала вашу одежду?

Кирилл Макарович выразил на лице все изумление, на какое был способен.

– Вы шутите? Зачем Лере моя одежда? Ходит в одном черном, до сих пор в трауре по матери…

– Глубоко переживает трагедию в Ницце?

– Очень… До сих пор живет ею.

– Постоянно ссорится с вашей мачехой?

– Они не замечают друга друга… Как стеклянные… Мне очень тяжело… Я люблю сестру, мы очень близки… Лера не хочет слышать никаких резонов…

Пушкин помолчал, будто осмысливал нечто важное.

– В вашем доме только Матвей увлекается бабочками?

– Это увлечение батюшки, – сразу ответил Кирилл Макарович. – Брат ему помогает.

– Валерия Макаровна тоже им увлечена?

– Нет, она равнодушна. Предпочитает настольные игры, «Гусика» и прочее… А вот Лидия Павловна увлеклась. Помню, в Ницце ходила с батюшкой по полям, ловила дамским сачком…

– А вы?

– Бабочки? – переспросил Кирилл Макарович. – Они милые, но собирать их не доставляет мне удовольствия… Так вы поможете с Лерой? Я могу надеяться?

Нельзя было обманывать и нельзя сказать правду. В таких ситуациях Пушкин предпочитал находить третий путь.

– Господина Алабьева вчера видели в Москве, – сказал он.

Как ни был печален Кирилл Макарович, но тут усмехнулся. Печально усмехнулся.

– Это ошибка… У отца слишком важные дела в Ярославле. Прислал телеграмму, что будет во вторник.

– Телеграмма при вас?

– Зачем? Где-то дома лежит, если не выбросили.

– Макар Иванович решил продать страховое общество французам?

Если бы Актаев подкрался и взорвал под стулом у Алабьева хлопушку, даже тогда не случилось бы такого: Кирилл Макарович вскочил, отчаянно замахал руками, будто налетел рой пчел, плюхнулся на стул и схватился за сердце.

– Это ложь! – крикнул он. – Не верьте! Батюшка никому не продаст «Стабильность». И думать не смейте! Все ложь! Конкуренты слухи распускают! Мы крепки, как никогда!

Москва такой город, в котором все становится известно: что в Сущевском участке шепнули – тут же в Серпуховском услыхали. Ничего нельзя утаить. Управляющий так старался разогнать подозрения, которые могут просочиться даже из сыска, что перегнул палку. Чем больше отрицал, тем яснее становилось: продадут «Стабильность», никаких сомнений. Надо будет обрадовать Эфенбаха. Сейчас Пушкину было не до прибылей раздражайшего начальника.