Выгон

Приехав на этот остров, где нет никакого светового загрязнения, я вспоминаю, что такое настоящая тьма. В середине зимы я задергиваю шторы уже в половине четвертого. Когда-то в древности вершины оркнейских холмов четыре раза в году озарялись оранжевым пламенем. Огромные костры жгли в дни древних праздников: Йоля, Белтейна, Рождества Иоанна Предтечи и Дня всех святых. В семнадцатом веке скот, лошадей, а также больных и немощных людей водили вокруг костров по направлению движения солнца, потому что считалось, будто огонь обладает исцеляющими и очищающими свойствами. Раньше жгли вереск и торф, сегодня чаще деревянные поддоны или старые столбы заборов. Яркие костры дарят надежду и радость в зимние ночи.

Зимние новолуния и полнолуния – включая полнолуние во время фестиваля – это еще и идеальное время, чтобы поохотиться на струек, как здесь называют морских черенков – длинных и тонких моллюсков, которых в отлив можно ловить даже без лодки.

В новолуние Тим показывает мне лучшее место на пляже, где во время отлива в песке прячутся струйки. Мы пятимся задом наперед; струек, стоящих вертикально прямо у поверхности, тревожит шум наших шагов, они зарываются глубже в песок, оставляя за собой характерные пузырьки. Увидев эти пузырьки – ту самую струйку, от которой произошло название моллюсков, – я начинаю с энтузиазмом рыть песок лопаткой, а затем просто руками в резиновых перчатках. Я чувствую, как морские черенки пытаются скрыться от меня, зарывшись глубже, это настоящая битва, женщина против моллюсков, но я одерживаю победу и закидываю струек в ведерко. Вечером я обжариваю их с чесноком и ем со спагетти. Не слишком плотный ужин, но один из самых приятных за последнее время – бесплатный и добытый с таким весельем.

Я не пила ровно двадцать три месяца. Двадцать первое февраля запомнилось мне как особая дата для Саида: в реабилитационном центре мы отмечали каждую неделю трезвости, а он был одним из очень немногих, кто успешно прошел все три месяца лечения, не сорвавшись. Мы не общались больше года. Мое последнее сообщение, которое я отправила несколько месяцев назад, осталось без ответа. Пишу ему еще раз. Мне как-то не по себе.

Пишу еще одному человеку, с кем подружилась в центре, – забавной хрупкой девушке со стразами на ногтях. У нее была куча проблем помимо алкоголя: и анорексия, и отношения с абьюзерами. Ее выгнали с программы на середине после того, как она призналась, что как-то ночью в отчаянии закинулась болеутоляющими своего парня. Правила были очень жесткими. Я потом встречала ее на собраниях Анонимных Алкоголиков, она опять начала пить: несколько недель трезвости, а затем рецидив, и так по кругу. Она отвечает на мое сообщение: пишет, что оказалась в психушке после того, как ее арестовали за нарушение общественного порядка.

В последнее время я думала о еще одной женщине, с которой познакомилась на программе. Она пришла к нам из реабилитационного центра с проживанием, где находилась со своим сыном, не принимала героин уже девять месяцев и рассказывала о своем состоянии очень честно: «Чувствую себя не в своей тарелке», «Меня всё еще тянет к наркотикам». Она отказывалась просто говорить то, что от нее хотят слышать, а вместо этого бесстыдно болтала о своем «папике», называла групповые занятия скучными, постоянно ерзала и выполняла задания с большим трудом.

Когда она переезжала из небольшого отеля в муниципальное учреждение для проходящих реабилитацию, я предложила ей помочь перетаскать вещи, но – что, впрочем, неудивительно – в назначенное время ее не оказалось на месте, и дозвониться до нее тоже не удалось. После тех выходных она в центре больше не появлялась, и я почти уверена, что она вернулась к своей старой жизни: работает проституткой, употребляет героин, а сына у нее забрали.

Думаю, у некоторых людей всё зашло слишком далеко, им уже никак не помочь, им всегда будет слишком скучно жить нормальной жизнью. Я думаю о ней, потому что, хотя сама я гораздо лучше нее приспособилась к трезвости, я понимаю, как она себя чувствовала: неудовлетворенной, попавшей в ловушку. Но я прекрасно знаю, что и с наркотиками счастливой она не будет.

Вспоминая всех этих своих друзей и думая о том, как они будут жить в активной фазе зависимости, я всё яснее осознаю, что не могу вернуться к выпивке и не вернусь.

Ясный, тихий вечер; ярко мерцают звезды; в воздухе разлит запах парафина. Лягушачий Король ведет нас вниз по холму к костру, и я вдруг думаю, что было бы веселее, если бы я пила. Мне всё еще кажется странным оставаться трезвой в праздники. Алкоголь помогал мне жить в моменте, снимал тревожность и расшевеливал меня. Я становилась активнее и обретала уверенность.