Выход А

Я вызвала такси, чтобы не бегать по метро в час пик. Это была глупая затея: час пик наверху был куда хуже того, что под землей. «Проехавшись» минут десять по намертво вставшему Садовому, я прочитала у таксиста на экране предсказание: «Время прибытия на место: 21.46». Через три часа, то есть. Если, конечно, не имеется в виду 2146 год. Я выскочила из машины и понеслась к метро, ругая себя и свою вечную покорность. Рита сказала – иди брать интервью, и я пошла. Рита сказала – почитаешь про певицу Лею в такси, и я поехала.

В метро телефон, конечно, сел – дома зарядиться не успел, а мороз его доконал. Отлично, Антонина! Ты едешь на интервью, даже не зная, как выглядит твоя героиня. Высочайший профессионализм.

Хорошо еще, что здание, где располагалась студия, я нашла без карты: мы не раз там снимали героев для Бука. Я забежала в хорошо знакомое кафе на первом этаже. Под дальним столиком раньше была работающая розетка. Ура, она на месте! Я села, воткнула в нее зарядку, зашептала телефону: «Давай-давай-давай». Он медленно и вальяжно включился, потом экран опять погас, и аппарат мой начал не спеша перегружаться. Когда он наконец соизволил поймать сеть, мне сразу позвонила Рита.

– Ну где ты там! – закричала она, забыв, видимо, что я делаю ей одолжение.

– В кафе внизу, – начала я оправдываться. – У меня сел телефон, извини.

– Передаю трубочку Лее, – сладко запела вдруг Рита. – Она уже готова!

– Здравствуйте, Антонина, – услышала я хорошо поставленный грудной голос с миллионом оттенков. – Приятно познакомиться.

Я еще пыталась отдышаться, а надо было импровизировать. Диктофон я с собой взяла только один – тот, что в телефоне. И если сейчас сниму их обоих с зарядки, то разговор с Леей придется запоминать наизусть. Уровень моего профессионализма все возрастал.

– Добрый день. Вечер, – выдохнула я. – Если съемка закончена, вы не могли бы спуститься в кафе на первом этаже? Здесь удобнее разговаривать.

– Конечно, – согласился волшебный голос. – Я как раз хотела выпить чаю. Там же есть чай?

– Не менее трех сортов, – пообещала я. – И цветов.

– Отлично! Буду через минуту. А как я вас узнаю?

– Ну, я такая, в свитере… В общем, можете подходить к любой женщине в кафе!

Моя собеседница громко рассмеялась и попрощалась. Хорошо, что я не догадалась спросить, как я ее узнаю!

Впрочем, этого и не понадобилось бы. Когда Лея появилась в кафе, стало ясно, что это она, звезда – как бы там ни морщилась главред модного журнала.

Лея была невысокая, ладная и аккуратная брюнетка, с короткой стрижкой и большими яркими глазами. Одета во что-то сложное, многослойное, серо-лиловое. Длинные серьги в ее ушах позванивали, тонкие руки порхали в воздухе – она сразу начала жестикулировать. Все кафе обернулось к ней и заулыбалось – и усталая официантка, и томный бармен, до тех пор искавший истину на дне бесконечно полируемого коньячного бокала, и немногочисленные посетители – юная пара и взрослый тучный мужчина. Пошло, конечно, так говорить, но певица Лея излучала свет.

– О, Антонина, что же вы не сказали, что вы рыжая! – восхищенно произнесла она и уверенно направилась к моему столику.

А, да, точно. Я рыжая. Точнее, не совсем: при определенном освещении превращаюсь в рыжую, в остальное время хожу обычной, русой. Мама говорит, у меня на голове скрытое золото. Видимо, свет певицы Леи это золото озарил.

– Что ж, вы мне пока еще тоже ничего не говорили, – пошутила я, встала и пригласила Лею сесть. – Как раз сейчас мы это исправим.

Она долго и вдумчиво читала меню, шептала губами, выбирала чай. Я не торопила: пусть телефон с диктофоном зарядятся как следует, а великий профи Антонина соберется с мыслями.

– Я готова! – громко сказала Лея, и официантка метнулась к ней молнией. – Пожалуйста, ройбуш «Йогурт с лимоном», чайничек. А чуть позже – тост с авокадо. Я дико голодная!

И она засмеялась красивым своим смехом, но моментально собралась, посерьезнела, посмотрела на меня:

– Извините. Поехали!

И мы начали интервью.

Собеседником она была легким и приятным, просто подарочным. На мои первые беспомощные вопросы отвечала максимально конкретно и развернуто, где надо, подсказывала мне, и вскоре беседа потекла водопадом. Мы говорили о важности импровизации, о больных связках, боязни сцены, любви к апельсинам и меду, школьной математике, институтских пьянках, солнечном затмении, игре в резиночки, этике Канта и войлочной брошке, которую Лея прикупила на съемке.

– Видите, нарцисс, – улыбалась Лея, поглаживая брошку. – Моя дочь их обожает. Надеюсь, ее психотерапевт это правильно поймет.

И смеялась, щуря глаза, которые даже при этом оставались большими.

– До тридцати двух лет я носила длинные волосы, – делилась она. – Когда забеременела, первым делом пошла в салон и срезала все к шайтану! Пришла домой, сказала мужу: у меня новости. Он-то думал, речь только о прическе. Потом обрадовался – прирожденный папа.

Сколько же ей лет, терялась я в догадках. Лезть в гугл мне казалось невежливым.