Выход из мёртвого пространства

Хорошо, что хотя бы полгода спустя спохватились и к сочинению текстов листовок стали привлекать немцев-интернационалистов (об этом я, естественно, узнал гораздо позже). И те предложили в той обстановке, пожалуй, наиболее действенное: потихоньку, используя национальные особенности, говоря на языке, понятном массе, одурманенной гитлеровской пропагандой, расшатывать хотя бы веру в непогрешимость собственных начальников. Не помню кто, но очень точно сказал: "Смех убивает!"

С тех пор прошло сорок четыре года. Почти каждый день я проезжаю мимо бессмысленного лозунга, сложенного из огромных букв, вырезанных из пенопласта, - "Слава советскому народу!". Значит, учиться элементарным вещам нам приходится сызнова. С апрельского пленума прошло три года - лозунг висит. Значит, мы по-прежнему (или, как шутили раньше, "по-брежнему") еще в классе приготовительном. Три года в одном классе - не многовато ли? И снова прошу прощения, видимо, это просто брюзжание. Спасибо за то, что хоть прочли, выслушали...

Кстати, наверное, может возникнуть вопрос, откуда мальчишка с окраины Харькова мог так прилично знать немецкий язык? Объясню коротко. В нашей поселковой школе преподавал немецкий язык Иван Степанович Спивак, этакий высокий, худой, очень подвижный дядя. Родом с Западной Украины, призванный в австро-венгерскую армию, во время мировой войны перешел на сторону русских, "не считая возможным драться против своих".

Кроме немецкого он преподавал нам и физкультуру. Любимой его поговоркой была: "В здоровом теле - здоровый дух!" Немецкие пословицы и поговорки мы должны были повторять за ним хором. Много говорил о мужестве и благородстве, приводил примеры из "Вильгельма Телля", "Тристана и Изольды", поминал Нибелунгов. Его уроки напоминали игру.

Вот так, играя, после семилетки я мог уже читать и переводить со словарем, когда окончил десятилетку - читал немецкую художественную литературу в оригинале, а на первом курсе авиационного института переводил и технические тексты. Ситуация, по-моему, не исключительная, а самая что ни на есть нормальная; не нормально, по-моему, что вчерашний выпускник вуза иностранного языка не знает, хотя "изучал" его как минимум восемь лет.

...Листовки летчики разбросали в тот же день. Война постепенно становилась бытом. И все мы обрастали им, как командированные, которым пришлось жить в гостинице не день и не два, а по месяцу и больше. Вылеты ужи делились на интересные и неинтересные. Считалось, например, правилом, возвращаясь с задания, пролететь над своим прежним Константиновским аэродромом, и обстрелять вражеских зенитчиков возле Артемовска.

Этой зенитной батареей когда-то был подбит наш "як". Лежал он недалеко от нее. Вроде бы немцы нам демонстрировали, как лихо они нас сбивать могут. Пробовали наши летчики этот самолет сжечь, но сколько ни стреляли, он не горел. Видели в этом какую-то издевку, вызов, а потому считали обязательным обстрелять фашистскую батарею. Ритуал, что ли, такой возник...

Однажды летели наши в сторону пресловутой зенитки и натолкнулись на немецкий самолет "Хеншель-126". Втроем они бросились на тихоходную машину, но в спешке мешали друг другу вести прицельный огонь, а фашист летел и летел себе полегоньку, маневрируя у самой земли.

Но столько огнем пулеметов, сколько маневрами Фадеев вогнал все-таки "хеншеля" в землю. Не помню уж, кому его "записали", но разговор о несогласованности действий был весьма суровым. И по делу.

Летчики рассказывали, что порой прорывалось у Вадима Фадеева в адрес своего напарника такое: "Ты только меня приведи, а драться я один буду, понял!" Отдавая должное его смелости и умению, такого не принимали, бахвальства не любили.

А нравилось летчикам сопровождение ближних бомбардировщиков Су-2, когда собирались группы серьезные, внушительные. По рассказам получалось, что истребители даже любовались, как над целью из-под бомбардировщиков медленно вываливались бомбы и падали чаще всего на железнодорожный узел, забитый вражескими эшелонами. Но истребители, естественно, не только любовались, бомбардировщиков они прикрывали зорко, немедленно встревая в бой при малейшей опасности для них.

О чем говорили, когда не спалось? Шумов - горожанин, а рассказывал, каким прекрасным пасечником он будет, Фадеев - о том, что без лодки и рыбалки - это не жизнь, Откидач толковал о гражданской авиации. Ну о чем еще должны были говорить нормальные, живые люди?

И тоже, как нормальные, живые люди, даже занимались изобретательством. Правда, не слишком удачно. Подошел однажды ко мне Коваленко, наш инженер по вооружению, и спрашивает с заговорщицким видом:

- Тебя в институте высшей математике учили?

- Учили.

- Рассчитать полет эрэса сможешь? А то есть мысляга соорудить зенитную батарею для эрэсов. Механическую часть мы уже прикинули. А ты... В общем, бери наставление по эрэсам и думай.

- Тут и думать нечего. Снаряд запустить не удастся, он на земле разорвется - и все.