Выход из мёртвого пространства

Все вроде бы в порядке. Смотрю на часы: ого, дальше, видимо, придется бегом. И действительно бегом отправился ко второй установке. Там дело было хуже. Старший служил в пехоте, но с пулеметом не знаком. Как нажимать на пулеметный крючок - знает, но даже задержки устранять не умеет. В пехоте это делал за него помкомвзвода. А уж как стрелять по самолетам - понятия не имеет. Тут пришлось пробыть подольше, объяснять, показывать.

На третьей и четвертой установках - то же самое. Вернулся, доложил обо всем Коваленко. Тот был спокоен:

- Примерно так я и предполагал. Ты обедай и давай снова к зенитчикам. Пусть в поле зрения будут. В случае чего - помогай, учи.

После обеда опять ходил по установкам, учил, показывал. Радовался, с каким удовольствием учились солдаты своему новому военному ремеслу. Люди бывалые, поняли, что усадили их за пулеметы не для проформы, а для дела.

На следующий день чуть задержался на стоянке: И-16 излетали на штурмовку. А когда отправился к ближайшей пулеметной точке, уже возвратились с боевого задания "яки" и "миги". Вдруг заметил в разрыве облаков двух "мессершмиттов". Оба шли со стороны солнца к посадочной полосе, на которую заходила последняя пара "яков". Все ясно. Как закричу во все горло зенитчикам: "Немцы!" Других слов и не требовалось, солдаты бросились к пулеметам, но "мессершмитты" скрылись в облаках.

- Слушай, сержант, давай ты сам, ты в этих делах сноровистей! - как само собой разумеющееся, сказал мне старший пулеметчик, уступая место.

Я быстро навел пулемет, ожидая, что "мессершмитт" спикирует на последний идущий на посадку самолет. Все точно! В каких-нибудь двухстах метрах от меня "мессершмитт" идет в атаку, а нашему летчику не до того, все его внимание - на посадку.

Пот (казалось, откуда ему взяться?) заливает глаза, но ловлю "мессера" в прицел и открываю огнь. Есть! Трасса моей очереди словно уткнулась в самолет врага. Он сразу как-то качнулся и отвалил, а за ним и его ведомый. Вокруг крик, гам:

- Сбил, сбил! Стреляй! Чего же ты?!

И в это время пулемет отказал. Взрослый мужик, а реветь был готов от отчаянья. С такого расстояния самолет можно было сбить наверняка, да и ведомому досталось бы. Не хвастаясь, скажу, что огонь мой был неожиданным и точным. И вдруг - такое...

Смотрю, отчего задержка. Все элементарно. Зенитчики, чтобы не пылился пулемет, прикрыли ленту с патронами тряпкой. Сразу после первой очереди тряпка попала в патронник, и лента разорвалась. Молчу, только губы кусаю. Солдаты оправдываются:

- Вы же сами говорили, что надо прикрывать пулемет, что он боится пыли...

Значит, плохо учил, значит, сам виноват. Правильной вещи меня научила война: прежде чем винить других, оглянись на себя. Себя оправдать - легче легкого, сумей посмотреть на себя со стороны. Инженер Коваленко сумел: слова мне не сказал, покивал-только сочувственно...

А дальше... Дальше началась мясорубка. Войска фронта перешли в наступление и продвинулись солидно вперед. Но танковые корпуса почему-то не были введены в бой, и наши части утратили инициативу. Противник, собрав крупные силы, отрезал по Донцу три наших армии... Это вы, дорогой читатель, легко можете узнать и без меня из той же энциклопедии. А что знал тогда я, сержант?

Знал, что район боевых действий полка - Славянск, Петровское, Изюм, что частые вылеты, жаркая погода доводили летчиков до изнеможения. Любая предполагаемая встреча с "мессершмиттами" заставляла пилотов наших маломощных "ишачков" находиться в большом напряжении. Задания в основном одинаковые производить штурмовку войск противника. Летчики делают все, что могут, но вопрос: многое ли они могут? Пример: по данным разведки, в Голой Долине скопление танков противника. Зенитки охраняют их плотно. Тем не менее группу Шаповалова посылают на штурмовку именно туда. Какой вред могут причинить врагу наши пулеметы - это никого не интересует.

При пикировании в самолет комэска Шаповалова угодил зенитный снаряд, и он, не выходя из атаки, врезался в скопление вражеской техники. На самолете Откидача прямым попаданием срезало цилиндр мотора. Механики в изумлении только руками разводили: как он смог при таком повреждении дотянуть до аэродрома?

Приказы сверху, где по-прежнему определялась не только суть задания, но и расписывались мельчайшие подробности его выполнения, летчики начинали воспринимать скептически, больше полагаясь на свой собственный боевой опыт, подсказывающий правильные тактические решения.

Помню, присутствовал я при разговоре Истрашкина с Ереминым, которые сетовали по поводу совместных полетов с летчиками других полков. На самом деле, чем объяснить необходимость полетов большими группами на высоте 1000 метров? Напугать никого не напугаем, а сами будем представлять собой цель самую соблазнительную. Да и драться в таком скоплении самолетов по-умному невозможно. Может, есть в таких приказах какой-то высший смысл, нам недоступный? Душу точили сомнения...