Выход из мёртвого пространства

Вот вроде бы простые, немудреные вовсе слова, но задумайтесь: кто и в каких обстоятельствах их написал! Кто-то рассказывал мне, что у многих приговоренных к смерти после объявления о том, что просьба о помиловании отклонена, нарушается координация движений, кто-то просто сходит с ума. Понимаю, что сравнение не слишком уместное, но другого просто не могу придумать. Так представьте же себе человека, написавшего такое письмо, уже с родными попрощавшегося, который почти ежедневно ходит в бой, сражается с врагом. И сражается не обреченно, а умело, профессионально. Где грань между фанатизмом и мужеством? Мог фанатик написать такое письмо? Думаю, что нет. Это письмо человека мужественного. А мужество и самообладание, как я думаю, у большинства качества отнюдь не врожденные. Их нужно воспитывать, развивать в себе. И то, что журналисты армейской газеты решили опубликовать это письмо, делает им честь, хорошие они были пропагандисты, хорошие психологи, профессионалы, одним словом. А это слово многое значит, много весит.

А вот пример "агитации наоборот", хотя я уверен, что человек, сделавший это, руководствовался самыми благими, может быть, самыми благороднейшими намерениями. Оборудовали у нас в полку стенд "Вечная память героям!", поместили на нем фамилии погибших, и Гончаров был в этом списке двадцатым. Кто-то из ребят, обладающих, как говорится, кладбищенским чувством юмора, приписал цифры 21, 22, 23 и так далее, а рядом знаки вопроса: кто, мои, следующий?

Парторг полка Капцов сорвал лист ватмана и отнес его командиру. Тот только плюнул:

- Вот уж поистине: заставь дурака богу молиться... Погибшим, конечно, вечная память, но и о живых думать надо! Прекратить такую агитацию раз и навсегда!

Казалось бы, публикация письма Гончарова и стенд "Вечная память героям!" явления чуть ли не одного порядка. А если вдуматься - разница между ними гигантская. Но это - если вдуматься, а сейчас именно время думать. Вот, собственно, и все по этому поводу.

Нет, еще не все. Это только так в кино бывало: мол, летчики и стрелки единственно чем занимаются, так это боевым опытом делятся. Не без глаз же мы были, и, естественно, у многих возникали сомнения: почему мы наносим удары растопыренными пальцами, а не кулаком? Посылаем отдельные малочисленные группы самолетов и несем при этом большие потери? В воздухе мы теперь превосходим немцев, это и ежу ясно, так, значит, необходимы массированные, хорошо согласованные удары и на земле, и с воздуха. Чтобы прийти к таким выводам, не требовалось носить на погонах генеральские звезды, достаточно было лейтенантских, а то и сержантских лычек. Вели мы разговоры об этом, но обязательно находился кто-то, произносивший фразу, которую, будь моя воля, я бы запретил произносить под страхом смертной казни, столько вреда, столько непролазной глупости из-за нее, - "Начальству виднее!".

Лишь при штурме Севастополя мы воочию увидели настоящее авиационное наступление и четкое взаимодействие всех видов авиации и наземных войск. Долго же мы учились!

Примерно в это же время на нашем аэродроме произошло чудо. Да, именно чудо, по-другому и не скажешь. Сел однажды на летное поле По-2, из него вылез человек и, опираясь на палку, побрел в сторону КП. Долго не верили мы собственным глазам, а когда не верить было уже невозможно, бросились к нему с криками:

- Петя! Откидач! Да ты живой!

Когда наобнимались, нахлопались по спине и по плечам, начались, естественно, расспросы. Вот какой была история Петра Откидача, одновременно и удивительная, и, в общем-то, типичная.

Летом сорок второго года летел он в замыкающем звене. Атакой сверху "мессы" отвлекли внимание, а в это время другая группа снизу атаковала его самолет. Откидача ранило в ноги и шею, а самолет потерял управление, начал на дать. С большим трудом Откидачу удалось выброситься с парашютом, а когда он приземлился, от сильной боли потерял сознание.

Очнулся - надутый парашют тащит его по земле. Ремня с пистолетом нет, видимо, расстегнулся или разорвался в воздухе, нога неестественно вывернута, и боль в ней адская. А немцы уже рядом, катят на мотоциклах. Едва успел засыпать землей в ямке партбилет и удостоверение личности. Схватили...

Как ни странно, немцы оказали ему медицинскую помощь, на носилках отнесли на допрос. Офицер через переводчика стал допытываться, с каких аэродромов летал Откидач. Тот назвал ворошиловградский и варваровский. Эти площадки фашисты и так знали, скрывать было бессмысленно. Но вот об аэродроме в Гречишкино не сказал ни слова. (Подтвердить это мог каждый из нас, ведь бомбить Гречишкино немцы начали месяц спустя после того, как Откидач попал в плен. Даже такое косвенное подтверждение того, что в плену человек вел себя достойно, не стал предателем, было очень важным. В то время - особенно. Но вы это и без меня по теперешним газетным и журнальным публикациям знаете.) Потом появился немецкий летчик, сбивший Откидача, долго смотрел на него и, не сказав ни слова, вышел.