Вынужденная мера

– Мне кажется, вы лаете не на то дерево. Уэстон не стал бы подделывать отчет. Если он говорит, что не уверен, значит, так оно и есть.

– Может быть, вы сами посмотрите образцы?

– Хотелось бы, но вы знаете, что это невозможно.

Он был прав. Если Сандерсон явится в патологоанатомическое отделение Городской больницы и попросит показать препараты, Уэстон воспримет это как личное оскорбление. Нет, так у нас не делается.

– А если он вас попросит… – начал я.

– С какой стати?

– Не знаю.

– Уэстон поставил диагноз и подписался под ним. Дело закрыто навеки. Если, конечно, все это не станет предметом судебного разбирательства.

У меня противно засосало под ложечкой. За последние несколько дней я успел укрепиться в убеждении, что никакого суда не будет. Никакого. Любой судебный процесс, даже если он закончится оправдательным приговором, нанесет огромный ущерб доброму имени Арта, его практике, его общественному положению. Нет, это совершенно недопустимо.

– Но вы считаете, что у неё была понижена функция гипофиза?

– Да, – ответил я.

– В чем же причина?

– Думаю, какое-нибудь новообразование.

– Аденома?

– Скорее всего. А может быть, опухоль кармана Ратке.

– И давно?

– Вряд ли. Четыре месяца назад рентген ничего не показал. Никакого увеличения или эрозии турецкого седла. Но она жаловалась на зрение.

– Может быть, ложная опухоль?

Женщины и маленькие дети довольно часто страдают ложными опухолями мозга, когда налицо все симптомы, а самой опухоли нет. Симптомы могут проявиться при окончании курса гормональной терапии, а у женщин – при приеме противозачаточных пилюль. Но, насколько мне было известно, Карен их не принимала. Так я Сандерсону и сказал.

– Жаль, что у нас нет образцов ткани мозга.

Я кивнул.

– С другой стороны, нельзя забывать, что аборт был сделан.

– Да, – согласился я. – Но это – ещё одно доказательство невиновности Арта. Он не стал бы делать аборт, не проведя гормонального анализа. А такой анализ дал бы отрицательный результат.

– В лучшем случае это – косвенное подтверждение, но уж никак не доказательство.

– Я знаю. Однако от этого можно танцевать.

– Существует ещё одна возможность, – сказал Сандерсон. – Допустим, Карен заявила врачу, что беременна, и он поверил ей на слово.

Я вскинул брови.

– Не понимаю. Арт не был знаком с Карен, никогда прежде не видел её. Он не стал бы…

– Я думаю вовсе не об Арте, – прервал меня Сандерсон и уставился на свои ботинки с таким видом, словно испугался собственной догадки.

– А о ком?

– Ну, это, конечно, сплошные домыслы…

Я молча ждал.

– Мало ли помоев уже вылилось на людей? Не хотелось бы добавлять… Прежде я этого не знал. Мне казалось, что я неплохо осведомлен о такого рода делах, но только сегодня мне стало известно… Вы же понимаете, вся местная лекарская братия гудит как улей. Дочь Джей Ди Рэндэлла гибнет после подпольного аборта. Такое не утаишь, другие врачи непременно будут это обсуждать… – Сандерсон вздохнул. – Короче, жена одного из них сказала моей жене… Даже не знаю, правда ли это…

Мне не хотелось подгонять Сандерсона. Я закурил и принялся терпеливо ждать.

– Ладно, – продолжал он, собравшись с духом. – Вероятно, это лишь сплетни, иначе я уже давно знал бы…

– О чем? – не выдержал я.

– Питер Рэндэлл. Он делает подпольные аборты. Очень осторожно, избирательно и в глубокой тайне.

– Господи, – ахнул я и упал в кресло.

– В это трудно поверить, – повторил Сандерсон.

Я молча курил, переваривая услышанное. Если Питер делает аборты, знает ли об этом Джей Ди? Считает ли Питера виновником? Покрывает ли его? Вот, значит, что он имел в виду, говоря о «семейном деле»? Но, если так, зачем они впутали Арта?

И, главное, зачем Питер вообще делал аборт? Он знал, что у девушки неладно со здоровьем, и вполне мог заподозрить опухоль кармана Ратке. При его-то квалификации! Если Карен заявила, что беременна, Питер наверняка вспомнил бы о её жалобах на зрение и провел анализы.

– Питер этого не делал, – сказал я.

– Она могла надавить на него. В конце концов, в её распоряжении были только суббота и воскресенье. Она спешила.

– Нет. Он не поддался бы на её увещевания.

– Она была членом семьи.

– Сопливая истеричка – вот кем она была, – ответил я, вспомнив характеристику, данную Карен Питером.

– Вы уверены, что Питер не виноват? – спросил меня Сандерсон.

– Нет, – признался я.

– Допустим, аборт сделал он, и миссис Рэндэлл знала об этом. Может быть, Карен, истекая кровью, сообщила ей, что виновник – Питер. Как же поступит миссис Рэндэлл? Неужели выдаст своего деверя?

Я понял, куда он клонит. Разумеется, в этом могла заключаться разгадка одной из тайн. Вот и ответ на вопрос, почему миссис Рэндэлл обратилась в полицию. Но такой ответ мне совсем не нравился. О чем я и сообщил Сандерсону.

– Вы расположены к Питеру, вот в чем дело, – сказал он.

– Возможно.

– Но не имеете права исключать его из круга подозреваемых. Известно ли вам, где он был воскресной ночью?

– Нет.

– Мне тоже. Думаю, это стоит проверить.

– Не стоит, – возразил я. – Питер не стал бы выскабливать Карен. А если бы и стал, то не напортачил бы. Ни один профессионал…

– Просто вы предубеждены.