Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров

Грязный угол Владимирского проспекта и улицы Достоевского во вновь переименованном Санкт-Петербурге. Поздний весенний вечер. Холодно. Ветрено. Темно. Почти не видно прохожих.

Вдоль ограды Владимирской церкви — пустые деревянные ящики, на которых допоздна идет всяческая торговля. На одном из таких ящиков сидит Павел Сергеевич. На груди у него плакат: «Граждане, я бомж и не ел два дня. Помогите, граждане».

Поодаль от него, прислонившись к ограде, стоит Вера Ивановна с выставленным товаром: бутылкой водки, папиросами, дешевой импортной косметикой. Закуривает папиросу.

Торговли и милостыни никакой по причине позднего часа и почти полного отсутствия граждан.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (подходя к Вере Ивановне). Я, простите, очень извиняюсь, сударыня… Не будет ли у вас, извините, мм… закурить?

ВЕРА ИВАНОВНА (зло). Не будет!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Мм… Разумеется, назойливость не лучшее, так сказать… украшение мужчины… однако, как видите… (Улыбаясь, показывает на плакат.) Два дня крошки во рту… и, знаете ли, чертовски охота курить. Просто, знаете ли, смертельно.

ВЕРА ИВАНОВНА (враждебно). Слушай, вали отсюда, а? (Невольно читает надпись на плакате.) Ты кто? Бомж? Ну и вали, где ты там бомжуешь. Курить ему охота!.. Сволочи! (Отворачивается.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну и что ж ты ругаешься? Я к тебе как к товарищу…

ВЕРА ИВАНОВНА. Что-о? Какой я тебе товарищ? Ты поговори еще! Сейчас как сдам в милицию, будет тебе товарищ! Ворюги проклятые!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Эх, тетька ты, тетька… И кто ж тебя такую… возлюбил? (Потоптавшись, пошел на свое место.)

ВЕРА ИВАНОВНА. Вот дурак! Вот привязался еще на мою голову дурак.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (радостно

), Эврика! Эв-ри-ка! Нашел! (Наклонившись, поднимает хабарик. Восторженно.) Нет, Бог все-таки есть! А? Тетька? Слышь? Бог, говорю, есть!

ВЕРА ИВАНОВНА. Ну и слава Богу, отстань.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Целый хабарик! Целехонький. Ну, тетька, на спичку не разоряйся, а прикурить — уж будь любезна, не откажи.

ВЕРА ИВАНОВНА. На, на тебе, на! (Сует ему коробок.) Уйди только, видеть вас не могу, алкашей чертовых. Нажрутся — и!..

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (затягиваясь.) Хорошо!.. Этак сладко-то, знаешь, тетька, только в войну…

ВЕРА ИВАНОВНА. Ох, ханурик ты ханурик, в войну он!.. Все теперь вояки! Я вот тоже, в войну… Детство блокадное, понял? Ну и что? Что, я спрашиваю? Кому — мы? А? Стоим тут с тобой… Вот ты мне скажи, ты чего попрошайничаешь, а? Руки-ноги на месте. Ты чего работать не идешь?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Так я, тетька, пенсионер.

ВЕРА ИВАНОВНА. А что ж ты людям голову морочишь, что ты бомж? Народ тебе последние свои кровные копейки, а ты врешь!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я не вру.

ВЕРА ИВАНОВНА. Как же не врешь? То бомж, то пенсионер, то он, видите ли, в окопах Сталинграда. И вообще — спички давай. Давай, давай, ишь спрятал уже в карман. Я не собираюсь мужиков содержать!

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну ты и баба… палец в рот не клади. (Отдает коробок.)

ВЕРА ИВАНОВНА. Тебе со мной детей не крестить.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (игриво). А может?

ВЕРА ИВАНОВНА. Что может?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Еще покрестим. (Хихикает.)

ВЕРА ИВАНОВНА

(в негодовании качает головой.) Песок-то не весь высыпался?

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Еще нет, тетька, еще о-го-го!

ВЕРА ИВАНОВНА. Ладно. Хватит мне тут… (Собирает в сумку товар.)

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Закрываешься, что ли?

ВЕРА ИВАНОВНА. Закрываюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что больно рано закрываешься?

ВЕРА ИВАНОВНА. Когда хочу, тогда и закрываюсь.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Оно дело хозяйское.

ВЕРА ИВАНОВНА. Вот-вот.

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Так сказать, приватизированная собственность. Что хочу — то и ворочу. Хочу — всю ночь торгую, а не хочу…

ВЕРА ИВАНОВНА. Тебя не спросили