Выражение монашеского опыта

Когда речь заходит о предметах подобного рода, иногда возникает вопрос, можно ли разобраться в них или же сделать относительно их какие‑либо выводы, коль скоро для этого необходимо приблизиться к бездне глубоких и мрачных помышлений сатаны, окруженной мраком его неописуемой лжи и лукавства. В Книге Иова начертан образ этого змея. «Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью… От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас». [360]

Воспроизведение здесь этого образного описания того, что такое диавол и сатана, не является отступлением, ибо против него как нашего всегдашнего и общего врага и супостата направлены вся наша борьба и все усилия. Причем упоминание о нем оказывается наиболее уместным именно в комментарии к этой главе, где речь пойдет о лукавейшем изобретении диавола — прелести.

Разумеется, нет никаких сомнений в том, что всякое диавольское изобретение пагубно. То же из них, в котором сконцентрированы величайшее лукавство и злоба, в своем общем виде является и называется прелестью. Сущность ее состоит во всяческом обмане, лжи, коварстве и извращении реальной действительности. И что в этом удивительного, если диавол, ее создатель и родитель, есть «лжец и отец лжи»? [361]

Находясь уже на средней ступени лестницы духовного восхождения, которая, согласно святоотеческой традиции, называется ступенью просвещения, мы сталкиваемся с противоборством вражеского ополчения, целью которого является извращение и искажение истины. Задача этого диавольского сопротивления состоит не в том, чтобы, как это было на прежней стадии, заставить подвижника отступить, отвратив его от веры и богопознания. Теперь враг стремится лишить его верной ориентации, навязаться в попутчики и исказить правое учение переданного нам Откровения. Прелесть — это закамуфлированная ложь, обман и коварство, предлагаемые вместо истины. Это — новые отрицательные изменения. После солнечного весеннего дня вновь приходит ненастье с непонятным и изменчивым характером. За изобилием — вновь неурожай и бедность, за тишиной — смущение. Однако совершается это не явственно и открыто, но коварно и лицемерно. О подобном пишет блаженный Давид: «Яко несть во устех их истины, сердце их суетно, гроб отверст гортань их, языки своими льщаху». [362]

Воспользуюсь определением прелести, данным самим старцем. Вот его собственные слова: «Прелесть, возлюбленный, является по природе своей удалением от прямого пути и от истины, отрицающим, так сказать, истину и всею силою человеческой души приветствующим ложь». Когда благодать, как было сказано, возвращается к подвижнику, вновь указывая ему правильный путь, или, точнее, соответствующий отеческому преданию путь духовного восхождения и преуспеяния, человек встречается с новым препятствием, которое необходимо для обучения его духовной жизни. Прежде, в начале своего пути, ему следовало, убедившись на опыте в гибельности самоуверенности, считать свое преуспеяние даром Божиим, а не плодом своих ничтожных человеческих усилий. Точно так же и теперь, когда человек достиг просвещения, а его очистившийся ум удостаивается соприкосновения с областью созерцания, ему предстоит убедиться на собственном опыте, а не с чужих слов в том, что и враг может подражать многим признакам созерцания и благодати, лживо выдавая это подражание за истину. Если он в состоянии являться в облике светлого Ангела и выдавать себя за Спасителя, то и подделать отличительные черты благодати окажется для него нетрудным делом. Итак, благодать, подвергая подвижника материнскому наказанию, позволяет ему впасть в сатанинские искушения, чтобы он мог в борьбе самостоятельно завоевать опыт, словно военный трофей, и сумел вместе со всей Церковью, подобно апостолу Павлу и отцам, говорить, что «нам не безызвестны умыслы врага». [363]