Выше полярного круга (сборник)

Из шахты выехав под звезды,Шагнув на землю из клети,Я жадно пью морозный воздухВсей полнотой своей груди.Потом иду навстречу утру.Смотрю на голубой рассвет.Как будто я не видел тундруНе шесть часов, а много лет.Как будто жил в разлуке грустной

На каменистых берегахИ долго тосковали чувстваПо разутюженным снегам,По облакам, по ветру жгучему,По терриконикам крутым,Где над вершинами и кручамиКурится сизоватый дым.В туманной мгле восход крадется,Край неба вспыхнул, как в огне.Встает над горизонтом солнце,

Лучи протягивая мне…

Поэт читал долго. Он не уложился в обещанные афишей полчаса. И чем громче звучали аплодисменты, тем с большим подъемом и пафосом начинал он новое стихотворение.

А работа, между тем, ждала смену. Об этом стали тактично напоминать начальники участков. Вечер поэзии закончился.

Подошел Мартынов и, пожимая руку проходчика, похвалил:

— Молодец, Николай! Пиши в том же духе. Люди тебя понимают. Только как это у тебя насчет терриконов сказано?

— По облакам, по ветру жгучему, по терриконикам крутым, где над вершинами и кручами курится сизоватый дым… — охотно процитировал себя поэт.

— Вот это мне не понравилось, — покачал головой директор.

— Это же здорово! — запальчиво возразил Дружков. — Красиво.

— Может быть, и красиво. Но вредно. Для здоровья людей нехорошо. А раз так, то и хвалить их не стоит. Я, например, собираюсь вообще ликвидировать этот предмет твоей поэтизации.

— Как ликвидировать? А куда же девать породу?

— Куда-нибудь. Подальше от людей…

Казалось бы, террикон — неотъемлемая, экзотическая, многократно воспетая поэтами принадлежность шахты. На Севере терриконы любовно сравнивали с гигантскими чумами оленеводов, на юге — с постоянно действующими вулканами, которые без устали курят горняцкую трубку. На поверку оказалось, что терриконы, куда вместе с пустой породой вываливается значительное количество угля — явление не такое уж безобидное. Скорее наоборот. Они, не в пример вулканам, извергают непрерывно многие тонны гари и едкого дыма, оседающего на улицы, дома и легкие жителей, насыщают атмосферу огромным количеством газов, образующихся при сгорании угля и породы.

Мартынов прикинул все плюсы и минусы, посоветовался с учеными и пришел к выводу, что породу лучше вывозить в тундру автосамосвалами, хотя по предварительным подсчетам получалось экономически дороже. Выходило, что на отвозке породы должны работать круглосуточно две машины. Вначале так и сделали. Но тут же директор провел наблюдения и установил, что один самосвал большую часть времени возит в поселок незаконно добытый уголь. Там шофер продает уголь желающим и делит «калым» с напарником.

Павел Ефимович ничего не говорил водителям. Он только приказал начальнику погрузки заделать все «течки», через которые утекал и разбазаривался уголь. Как только «течек» не стало, сразу выяснилось, что двум самосвалам работы на вывозке породы явно недостает. Одну машину сократили. Породу теперь успевают вывозить в тундру одним самосвалом в две смены. Это выгодно шахте. Потух романтический «вулкан»…

А Коля Дружков на самом деле уехал в Москву. Двенадцать лет проработал в шахте, а потом собрался в один день и укатил в столицу искать свое трудное поэтическое счастье.

За час до поезда Николай забежал в редакцию проститься и оставил мне стихи, посвященные молодым горнякам «Промышленной».

Лопата жгла мои ладони,И страх висел над головой.Казалась шахта преисподней

И адом — угольный забой…И вот когда набрался роста,Когда я вышел в горняки,Садятся в клеть со мной подростки —Зеленые ученики.Они поверят очень скороВ судьбу шахтерскую свою.Я им забой и белый городПо акту совести сдаю…

Запись восьмая