– Читай-ка заклятие, Жеан, вызовем женщину, – сладострастным басом предложил Барри и ухмыльнулся, точно химера на Соборе.
– А вдруг на этот раз я вызову дьявола?
– Пожалуй, разница невелика.
Они неудержимо расхохотались и начертили пентаграмму.
–
Тут его одолела икота, и за дело взялся Барри. Дочитал до конца. Налетел порыв холодного ветра, запахло болотом – и в пентаграмме возникло совершенно обнаженное существо с длинными черными волосами и дикими от ужаса глазами, оно отчаянно визжало.
– Ей-богу, это женщина, – сказал Барри.
– Разве?
Да, это была женщина.
– На, вот тебе мой плащ, – сказал Барри, потому что несчастная вся тряслась, испуганно тараща глаза.
И накинул плащ ей на плечи. Женщина машинально завернулась в плащ, пробормотала:
–
– Я должна вам служить, господа мои? – осведомилась она робко, но не хмуро, глядя то на одного, то на другого.
– Мне – нет, – проворчал Ленуар и прибавил по-французски, обращаясь к Барри: – Валяй, действуй; я буду спать в чулане.
Он вышел.
Бота подняла глаза на Барри. Никто из галлов и мало кто из римлян отличался таким великолепным высоким ростом; ни один галл и ни один римлянин никогда не говорил с нею так по-доброму.
– Светильник почти догорел, – сказала она (то была свеча, но Бота никогда прежде не видела свеч). – Задуть его?
За добавочную плату – два соля в год – домовладелец разрешил им устроить в чулане вторую спальню, и Ленуар теперь опять спал в большой комнате мансарды один. На идиллию друга он смотрел с хмурым интересом, но без зависти. Профессора и рабыню соединила нежная, восторженная любовь. Их счастье переливалось через край, обдавая и Ленуара волнами радостной заботливости. Горька и жестока была прежняя жизнь Боты, все видели в ней только женщину, но никто не обращался с нею как с человеком. А тут за какую-то неделю она расцвела, воспрянула духом – и оказалось, под кроткой покорностью таилась жизнерадостная натура, быстрый ум. Однажды ночью Жеан услышал (стенки чердака были тонкие), как Барри упрекнул ее:
– Ты становишься заправской парижанкой.
И она ответила:
– Знал бы ты, как я счастлива, что не надо всегда ждать опасности, всего бояться, всегда быть одной…
Ленуар сел на постели и глубоко задумался. К полуночи, когда все кругом затихло, он поднялся, бесшумно приготовил щепотки серы и серебра, начертил пентаграмму, раскрыл драгоценную книгу. И чуть слышно, опасливо прочитал заклятие.
Внутри пентаграммы появилась маленькая белая собачка. Она съежилась, поджав хвостик, потом несмело подошла к Ленуару, понюхала его руку, поглядела в лицо ему влажными ясными глазами и тихонько, просительно заскулила. Щенок, потерявший хозяина… Ленуар ее погладил. Собачка лизнула ему руки и стала прыгать на него вне себя от радости. На белом кожаном ошейнике, на серебряной пластинке, выгравирована была надпись: «Красотка. Принадлежит Дюпону, улица Сены, 36, Париж, VI округ».
Красотка погрызла хлебную корку и уснула, свернувшись в клубок под стулом Ленуара. Тогда алхимик опять раскрыл книгу и начал читать, все так же тихо, но на сей раз без смущения, без страха, уже зная, что произойдет.
Наутро Барри вышел из чулана-спальни, где проводил он медовый месяц, и на пороге остолбенел. Ленуар сидел на своей постели, гладил белого щенка и увлеченно беседовал с особой, что сидела в изножье кровати, – высокой огненно-рыжей женщиной в серебряном одеянии. Щенок залаял. Ленуар сказал:
– Доброе утро!
Рыжая женщина чарующе улыбнулась.
– Черт меня побери, – пробормотал Барри (по-английски). Потом сказал: – Доброе утро. Откуда вы взялись?