Выше звезд и другие истории

Через десять лет после того дня она, как и большинство горожан, пришла на испытание Кватевы, чтобы увидеть его творение – песчаную скульптуру, вылепленную на Большой равнине, где Скульпторы демонстрируют свое искусство. Ни единое дуновение ветерка еще не сгладило острые углы, не стесало плавные изгибы классической формы, созданной им с такой выразительностью и силой, – Тела Амакумо. В глазах истинных братьев и сестер Кватевы читались восхищение и зависть. Стоя в стороне, на отведенном для неприкасаемых месте, Чумо слышала, как Скульптор, ведущий церемонию, посвятил творение испытуемого Амакумо. Когда голос ведущего умолк, с севера пустыни налетел ветер – ветер Амакумо, создательницы, алчущей созданного: Матерь Амакумо пожирала собственное тело, уничтожала самое себя. На глазах у зрителей ветер разметал скульптуру Кватевы, и вскоре от нее остался лишь бесформенный бугор да крупицы рассеянного по земле белого песка. Столь скорое и полное разрушение скульптуры – высокая честь для ее творца.

Похоронная процессия приближалась. До слуха Чумо донесся – или ей так показалось – барабанный бой, тихий, как стук сердца.

Для своего испытания она, по традиции женщин из касты Кожевников, выделала кожу для барабана. Не похоронного, а танцевального – громкого, дерзко-алого, украшенного кисточками. «Твое творение что твое девство!» – грубо шутили над ней истинные братья, но она не смущалась. Кожевники не смущаются – стыд им неведом. Барабан получился хоть куда, и старый Музыкант в круге для испытаний тотчас выбрал его и играл на нем, покуда не стерлась яркая краска и не отлетели алые кисточки. А кожа выдержала целую зиму, до самой церемонии Роппи, когда наконец треснула пополам после того, как барабан ночь напролет отбивал ритм для танцев под луной, когда Чумо и Карва впервые переплели свои браслеты. Всю зиму Чумо переполняла гордость, стоило ей заслышать чистый и ясный звук своего инструмента в танцевальном круге. Гордилась она и когда кожа на барабане лопнула и вернулась назад к Матери. Однако эти ее чувства не могли даже сравниться с гордостью за скульптуры Кватевы, ибо если работа сделана хорошо и творение наделено силой, то оно принадлежит Матери. Взалкав, Матерь не станет дожидаться, пока оно вернется к ней, но заберет его сама. Вот почему умершего ребенка называют Чадом Матери. Красота, главная святыня в мире, принадлежит ей; тело Матери – самое прекрасное из всего, что есть на свете. И потому все сотворенное по образу и подобию Матери создано из песка.

Уберечь свое творение, попытаться оставить его себе, отнять у Матери ее тело – Кватева, как ты мог! Как ты мог, о брат мой! – без слов кричала Чумо. Однако она задушила крик в своем сердце и молча стояла среди ив, священных деревьев касты Кожевников, глядя, как похоронная процессия движется меж полями, засеянными льном. Это его стыд, не ее. Что такое стыд для Кожевника? Она ощущала гордость, одну только гордость, ибо Дастуйе-Музыкант, что шагал впереди процессии, провожая новый дух к месту упокоения земного тела, вскинул и поднес к губам ее творение.

Чумо создала этот инструмент – керастион, флейту, на которой играют лишь на похоронах. Керастион сделан из человеческой кожи, дубленой кожи кровной матери или праматери усопшего.

Две зимы назад, после смерти Векури, кровной матери Чумо и Кватевы, Чумо-Кожевница заявила о своем праве. На похоронах Векури играл старый, древний керастион, передававшийся еще от ее прародительниц, но, закончив играть, Музыкант уложил его на рогожу, которой выстелили могилу Векури, ибо накануне ночью Чумо сняла кожу с левой руки покойницы и взялась за дело, затянув песнь Кожевников, песнь силы, в которой просила умершую мать вложить свой голос, свою песнь в инструмент. Чумо сохранила и обработала этот кусок кожи – натерла секретными составами, обернула вокруг глиняного цилиндра, чтобы выдубить, увлажнила, пропитала жиром, придала форму, а когда глина превратилась в порошок, выколотила ее из получившейся трубки, которую после очистила, разгладила, пропитала особыми маслами и вылощила. Только самые лучшие из Кожевников, самые закаленные и воистину не ведающие стыда, получают эту привилегию – создать керастион из кожи матери. Чумо воспользовалась своим правом без страха и сомнений. Работая с кожей, она много раз представляла, как Музыкант во главе похоронной процессии играет на флейте, сопровождая ее дух к могиле. Она гадала, кто из Музыкантов это будет и кто проводит в последний путь ее саму. Ей и в голову не приходило, что керастион сыграет на похоронах Кватевы прежде, чем на ее собственных. Разве могла она подумать, что он, такой молодой, гораздо младше ее, умрет первым?

Он убил себя, не вынеся стыда. Вскрыл вены на запястье самодельным резцом по камню. Смерть не запятнала его стыдом – Кватеве не оставалось ничего иного, кроме как покончить с собой. Его поступок не влек за собой ни наказания, ни очистительных обрядов.