Вышибала

На исповедь пришел самый разношерстный сброд. Всю неделю, чуть ли не сутками, они нарушают все десять заповедей, самозабвенно, цинично, не задумываясь. Потом эти люди приходят и одним разом покупают себе избавление от адских мучений, очищение души от всех тех мерзостей, которые они натворили накануне.

Спустя какое-то время я замечаю, как, расталкивая толпу, ко входу пробирается мужик, волоча за волосы тощую заплаканную проститутку лет восемнадцати. Тут часто происходят потасовки, поэтому я не придаю значения шуму. Публика недовольна такой бесцеремонностью, но все равно пропускает нахала.

Когда он подходит поближе, я понимаю причину. Это один из людей Сатаниста Джека, его правая рука, Фрэнки Красавчик. Тот самый, который обыскивал Вилли у меня на квартире.

У меня было достаточно времени, чтобы навести справки о каждом из той компании, нагрянувшей вместе с Сатанистом в мое логово. По своей извращенности Фрэнки на голову выше всех этих персон. Его излюбленное развлечение – затаскивать шлюх в молельню и заниматься сексом при огоньках десятков свечей. Прямо на алтаре, в исповедальне. Естественно, в обмен на разрешение подобного кощунства пресвитер получает круглую сумму и хорошие отношения с бандой.

Иногда компанию Фрэнки составляет сам Джек, и тогда про отпущение грехов остальной публике можно забыть. В этих случаях оргия затягивается до следующего утра.

Головорез со шрамом через все лицо с шумом вваливается в часовню и захлопывает за собой дверь. Мне противно находиться здесь и наблюдать за происходящим. Неужели Господь не видит, что творится в его храме? Как Он может допускать такое? Да, я понимаю, милость к падшим, сострадание и все такое. Но Фрэнки и личности, подобные ему, давно потеряли право на милость Всевышнего.

Услышав ругань Красавчика, из кабинки выходит пресвитер Маккормак и молча покидает часовню. Фрэнки с девчонкой забираются в исповедальню. Я не в силах слушать похотливые стоны, меня мутит от омерзения, темнеет в глазах. Все вокруг словно в тумане.

Я поднимаюсь, выбираюсь в кабину, выхожу на улицу, стою в сторонке от трейлера, закуриваю. Внезапно из часовни с диким визгом и расширенными от ужаса глазами выбегает та самая тощая девчонка. В одних трусиках. Ее лицо забрызгано кровью. Вокруг нее тут же образуется толпа из проституток, стоявших в очереди, и просто зевак. Из любопытства подхожу поближе. Надо же узнать, в чем дело.

– Фрэнки там мертвый!.. Столько крови!..

Перепуганная девчонка рыдает. Ее хрупкие плечики трясутся. От слез тушь размазалась по лицу. Кто-то из подруг салфеткой вытирает ее мордашку.

– Мы даже ничего не успели. Он нагнул меня. Там было плохо видно. Я услышала хрип, обернулась, а у него из горла бьет фонтан. Какой-то псих ворвался и полоснул Красавчика бритвой. – Несчастная заходится в плаче с новой силой.

Ее можно понять. Сатанист Джек сгоряча, не разбираясь, запросто отправит ее на тот свет следом за своим товарищем.

Тем временем громилы из очереди врываются в часовню и через минуту уже вызванивают Джека. Мы с пресвитером подходим к исповедальне. Перед нами ужасающая картина. Красавчик сидит на полу, залитом бурой жидкостью. У громилы перерезана шея. Точнее, чуть ли не полностью отхвачена голова. Она упала набок и держится только на шейном позвонке.

– Да, чтобы сделать такое, нужно полоснуть с немалой силой. Восемнадцатилетняя проститутка явно на такое не способна, – произношу я вслух.

– Джек будет рвать и метать, – угрюмо комментирует громила, стоящий рядом, и почесывает затылок. – Не завидую я тому, кто осмелился пришить Красавчика.

Слышен резкий металлический запах крови. Она продолжает литься из сонной артерии ослабевающими толчками. Меня снова мутит. Видимо, годы без практики дают о себе знать. Раньше я не был настолько чувствителен к жестокостям. Ничего, привычка – дело наживное.

Отец Сэл подходит к убитому, закрывает ему глаза, потом принимается читать отходную молитву:

– Прими, Господи, душу грешного раба Твоего. Пусть покоится с миром…

7

Дождь. Мелкий, моросящий, серый, беспросветный. Ощущение, будто над городом пороков закрылось небо. Единственное, что нам теперь остается до скончания веков, – эта сочащаяся влага.

Мы петляем по южному пригороду, застроенному однотипными особняками. Старая асфальтированная дорога вся в выбоинах, автомобиль подбрасывает на ухабах, грязь разлетается веером. Машину любезно одолжил мне пресвитер Силлаг. Знал бы я, что у него такая колымага, – попросил Вилли угнать авто его бабушки. Шучу. Он знал, что я еду в такое место, где хорошую машину светить нельзя – иначе можно просто не добраться.

Дома освещены скупо. Я уже знаю, что местные жители боятся включать лишний свет, чтобы не показать уровень своего достатка и не стать жертвами любой из банд. Здесь никто никого не защищает, каждый сам за себя. Главное правило для слабых – не высовываться.

Уличные фонари горят редко, прохожих не видно совсем. Мои мысли темны, как небо над городом. Время приближается к полуночи. Я всегда любил этот час, когда жизнь настоящего Бейсин-сити только начинается.