Вышивальщица

Когда к ней вернулась способность думать, Арина остановилась и сверилась с компасом. От шоссе она всё время шла на юго-восток, а убегая от человека, который её преследовал, здорово отклонилась к югу. Карту она помнила наизусть: где-то здесь Анушинский лес широким полуостровом вдавался между двумя болотами – Лебяжьим и Семёновским, соединёнными узким перешейком. Значит, идти надо на запад, а потом взять немного севернее.

Вымыла сапоги в неглубокой луже, достала из рюкзака аптечку, запасные носки и сухие стельки. Вытерла оцарапанную щёку спиртовой салфеткой, переобулась. Прислушалась – вдруг загудит электровоз, загрохочет товарняк, просигналит на шоссе легковушка, обгоняя неповоротливую фуру, – но не услышала ничего, кроме шелеста опадающей листвы и тихих вздохов ветра. Похоже, она ушла слишком далеко от шоссе, но бояться нечего: она знает, в каком направлении идти, в лесу светло и стемнеет ещё не скоро, а главное, за ней никто не идёт, никто не преследует. И не грибник это был: грибник бы наверняка отозвался, спросил дорогу к шоссе. А не шёл по её следам как зверь, скрадывающий добычу.

Она никому не расскажет о случившемся и ей не нужно ничьё прощение. Арина допила из термоса чай, сунула в рот карамельку. Куртку и джинсы отстирает дома: мокрую грязь ничем не снимешь, только глубже вотрёшь.

С карамелькой за щекой шагалось легче. Скоро болото осталось позади, низинный рельеф сменился чуть заметным подъёмом, берёзы здесь росли вперемежку с ёлками и осинами, и Арина собрала десятка два молодых крепких подосинников.

Корзина потяжелела, оттягивала руку, зато другая тяжесть – каменно сдавливающая душу – медленно таяла. Поглядывая на компас, Арина выбирала тропинки, ведущие в нужном ей направлении, но по-прежнему не слышала ни гудка проходящего поезда, ни ровного гула шоссе. Она ускорила шаги: осенние дни короткие, в лесу темнеет рано. В посёлке ещё светло, ещё день, а здесь, в лесу, солнце цеплялось за острые верхушки ёлок, на глазах меняло цвет, остывая, наливалось закатным золотом.

Винтажным японским розовым золотом она вышила красную жаккардовую катапетасму для ночной пасхальной службы. Белую муаровую – расшивала вручную, золотисто-жёлтым мулине «Анкор», скрученным из двенадцати металлизированных ниточек ослепительно солнечного цвета. Арина уже выбрала узор: солнце с длинными лучами. Пусть будет празднично на душе у прихожан. Других заказов она не возьмёт, так и скажет Оленеву: не лежит у неё душа к церковной вышивке. Вместо ликов святых ей хочется вышивать родные лица – бабушкино и дедушкино, чтобы они были с ней всегда. Вместо катапетасм с божественной символикой расшивать праздничные скатерти, цветочные букеты, забавных зверушек и птиц. Рисовать нитками, шнурами и лентами – радостно-светлый мир, прекрасный и добрый. Вышитый мир, в котором только и можно жить. А в другом, настоящем, у неё не получается.

Солнце садилось. На лес невесомо опускались сумерки, стало заметно холоднее, но страха Арина не испытывала: на ней прорезиненная непромокаемая куртка-штормовка, термобельё и тёплый свитер, в сапогах сухие войлочные стельки, идти не холодно. А ещё у неё в рюкзаке фонарик.

На глаза попалось дерево, со всех сторон обросшее опятами – словно в длинной юбке из грибных шляпок. «Юбку» Арина срезала долго: не оставлять же такое чудо, да и места в рюкзаке достаточно. Срезала последний гриб, пакет положила в рюкзак, который ощутимо давил на плечи. Ничего, донесёт. Зато грибов хватит на всю зиму, Арина умеет их мариновать, отвезёт бабушке Вере, она обрадуется. И Аллу Михайловну угостит молодыми сладкими опятами. И наплевать, что она вечно торчит под Арининой дверью. Если нет других развлечений, пусть подслушивает – как стрекочет вышивальная машинка, свистит закипающий чайник, звучат вальсы Штрауса и Аринина любимая «Зимняя» симфония Чайковского.

Сумерки вдруг расступились. Перед ней была лесная дорога с проступавшими на земле следами копыт и кучками конского помёта. Дорога вела немного не в том направлении, но Арина устала от серых бесконечных сумерек, от разбегающихся в разные стороны тропинок под ногами, от кустов, цепляющихся за одежду, от трещобника, который приходилось обходить…

Дорога привела её на поляну, огороженную высокой изгородью из горбыля. Арина отыскала между досками щель, приникла лицом. На неё приветливо смотрел деревянный дом с маленькими окошками в резных наличниках. Одно окно было открыто, ветер колебал белые занавески. Вплотную к изгороди примыкал сарай, там хрюкали, блеяли и постукивали копытами по деревянным плашкам пола. За сараем виднелись ровные, будто по линейке расчерченные грядки.

Арина с интересом разглядывала колодец с намотанной на ворот блестящей цепью и не слышала, как скрипнула калитка.