Вышивальщица

– У девочек учебные часы. После уроков прогулка, потом молитва и обед в трапезной. После обеда занятия в кружках, потом вечерняя прогулка, молитва, ужин и отход ко сну. Какие ты знаешь молитвы?

Арина только теперь поняла, зачем мать заставила её учить наизусть молитвослов. И обрадованно затараторила: «Отец наш небесный, живущий на небесах…» Слова она произносила невероятно быстро и с чёткой артикуляцией, а молитву закончила так: «Мой папа тоже живёт на небесах. А мы с мамой живём в городе, а хлеб наш насущный покупаем в булочной, мне нельзя, тренер не разрешает, а маме с Жориком можно».

Мать дёрнула её за руку и сделала строгие глаза. А потом обняла и не отпускала долго-долго. Поцеловала и подтолкнула к настоятельнице: «Иди, доченька, иди с Богом».

Арина хотела сказать, что не хочет – с Богом, она хочет с мамой. Но не успела. Настоятельница взяла её за руку и повела по дорожке к дому. Девочка оглянулась и помахала матери рукой. Мать помахала в ответ и скрылась за калиткой. Больше Арина её не видела.

В «интернате», который оказался приютом при монастыре Святого Целителя Пантелеймона, Арина прожила почти семь лет. Мать в её жизни больше не появилась.

◊ ◊ ◊

Больше всего на свете тридцатилетняя Зоя Зяблова боялась остаться одна. Новый муж, которому пришлась по душе Зоина трёхкомнатная квартира – в центре города, в кирпичном доме с хорошей звукоизоляцией, нелюбопытными соседями и чисто вымытыми парадными, – не скрывал неприязни к Зоиной дочери, плаксивой, небрежно одетой и всегда чем-то недовольной. По утрам девчонка без стука входила в их с Зоей спальню, бесцеремонно залезала под одеяло и расталкивала мать:

– Мама, вставай. Я кушать хочу!

– А гимнастику сделала?

– Сделала!

– Молодец. Теперь иди к себе, не мешай нам с папой Жорой одеваться.

Жорика злило, что его называют папой.

– Сколько раз повторять, не называй меня так! Я не смогу стать отцом чужому ребёнку.

– Жорик! Что ты такое говоришь, какая же она чужая? Она моя дочь.

– Для меня она чужая. У нас с тобой будут свои дети, свой дом и своя жизнь. А у неё будет своя. Я же не предлагаю выгнать её на улицу. Отвези её в приют при монастыре, я узнавал, есть такой, на Сонинском озере. Ох, и красивые места! И православная гимназия при монастыре. Выучится, вырастет… Была гимнастка, а будет гимназистка, – ухмыльнулся Жорик, которому не хотелось платить за Аринины занятия гимнастикой.

Арина была солидарна с папой Жорой: заниматься гимнастикой ей не нравилось, было больно и страшно, но мама говорила, что надо себя преодолевать, что без этого Арина не добьётся успеха, не получит медаль и не встанет на пьедестал.

Медаль Арине хотелось. Ещё ей хотелось хлеба и макарон. Но мучное и сладкое было под запретом, Арину кормили отдельно и выпроваживали из кухни, когда садились ужинать.

– Ну же! Соглашайся, – уговаривал сожительницу Жорик. – Распишемся с тобой, я коттедж присмотрел на Селигере, окнами на озеро. Там вода на восходе розовая, на закате малиновая.

– А днём какая?

– А днём голубая. Соглашайся, Зоенька.

Зоя была счастлива. Жорик предложил официально оформить их отношения, хотел семью, детей. А Арине будет хорошо в приюте. Зоя купила в церковной лавке молитвослов, по которому Арина старательно затверживала молитвы, выбирая покороче. За рассказанную без запинки полагались две галеты. Стоит ли говорить, что стимул был сильнее желания? Арину не приходилось понукать: жевала и учила, учила и жевала…

На Малое Славословие, молитву «Об умягчении злых сердец» (Тропарь, глас 5-й), молитву Святому Духу и две молитвы целителю Пантелеймону ушла пачка галет. Арина с надеждой поглядывала на вторую, но на этом обучение закончилось. Зоя достала с антресоли Аринино старенькое пальтишко с оторванной подкладкой, сама оделась в прогоревшую у костра куртку, в которой ездила на болото за клюквой, повязала голову тёмным платком и отправилась в церковь. Наученная матерью, Арина старательно кашляла. Пальтишко продувало ветром, девочка куксилась и шмыгала носом, что было как нельзя кстати. Матери-одиночке, брошенной гражданским мужем, оставшейся без работы и с больным ребёнком на руках, не смогли отказать. Арина отправилась в приют.

А Зоя с Жориком отправились смотреть коттедж. На воротах висела табличка «Продаётся», и Жорик облегчённо выдохнул: не продали ещё, повезло. Зоя бродила по комнатам, которых оказалось неожиданно много, и строила радужные планы. Коттедж продавался с обстановкой, что было очень кстати. Деньги у Жорика были, но их не хватало – ровно столько, сколько стоила Зоина квартира.

Квартира досталась ей от первого мужа, умершего год назад от цирроза печени. Его родители умерли ещё раньше. Жорик осторожно расспросил Зою и узнал, что родственников мужа она в глаза не видела, а сама воспитывалась в детском доме. Неприспособленная к жизни, она покорно терпела мужнины пьянки, наглые приставания его друзей, грубое обращение и необузданную ревность.