Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Несмотря на улыбку и изысканную галантность американца, Бестужев заметил, что тот явно расстроен чем-то. Во время путешествия из Петербурга в Сибирь Коллинза всюду встречали весьма торжественно. Во многих местах в честь него устраивались приемы, да и тут, в Забайкалье, сам Корсаков сопровождал его в поездках по рудникам. И вдруг на пороге Амура — такой пассаж: Путятин не предложил ему места на своей адмиральской яхте. Коллинз, конечно, понимал, что у адмирала особая дипломатическая миссия, и все же чувство уязвленного достоинства терзало его.

С Бестужевым Коллинз решил встретиться специально. Путь по Амуру далекий, трудный. Мало ли что может произойти, и этот человек может оказаться полезным. Однако американец не хотел, как говорят русские, ломать шапку перед командиром нелепой, допотопной флотилии и начал рассказывать за чаем, как президент Штатов уполномочил его вести переговоры в Петербурге о развитии торговли между Америкой и азиатской Россией. Не надеясь на успех, Коллинз был удивлен разрешению царя совершить путешествие через Россию к берегам Тихого океана, тем более что несколько лет назад один англичанин был арестован за попытку проникнуть на Амур.

Получив возможность ознакомиться с рудниками Забайкалья, богатства которых потрясли его воображение, американец убедился, что россказни о чрезмерной скрытности, осторожности русских явно преувеличены. Охлаждение в конце пути к его персоне он связывал с негласным отказом Петербурга на его прошение о строительстве железной дороги.

Впрочем, официального ответа из Петербурга пока нет, и американец не терял надежды на благополучный исход.

Спрашивая, какие грузы и куда доставляются, но каким ценам будут продаваться, Коллинз все записывал. И хоть таиться, скрывать было нечего, это настораживало, держало Бестужева в напряжении. Напористая дотошность, вязкая цепкость американца были неприятны, и, расставшись с ним, Бестужев почувствовал и утомление от беседы и облегчение от того, что она наконец закончена.

— Хваткий джентльмен, — сказал он Павлу, — сунешь палец — руку оттяпает. Дорога нужна, очень нужна, но разреши таким ее построить, вопьются, как клещи, и обескровят край…

Но как же Муравьев не понимает этого, почему поддерживает проект с такими условиями?

Ответив на все вопросы Коллинза, Бестужев, однако, не сказал о своей поездке в Америку, не спросил, где и какие корабли лучше и выгоднее закупить. А брат Николай не растерялся бы и разузнал все, что нужно. Он ведь прекрасно справился с ролью дипломата во время плавания «Проворного» в 1824 году во Францию и Испанию. Размышляя обо всем этом, Бестужев подумал, что встречи с китайцами могут оказаться гораздо сложнее. Кто знает, как они отнесутся к мирной флотилии после визита Путятина? Чем обернутся переговоры в Пекине, если адмирала допустят ко двору императора?

УСТЬ-КАРА

Отправив перед собой отряды Пьянкова и Шишлова, Бестужев лишь тридцать первого мая вывел свою эскадру из Шилкинского Завода. Через несколько верст он увидел бочки, прибитые к берегу.

— Это пьянковские, — сказал Чурин, который руководил погрузкой. — Да что он, пьяный что ли? Двенадцать штук…

Из-за того, что пришлось собирать бочки, первый день пути был скомкан. А вода убывала прямо на глазах. На другой день баржи стали бороздить дно. С трудом добравшись до Усть-Кары, пройдя всего семнадцать верст, Бестужев приказал бросить якоря — дальше идти было бесполезно.

Чтобы скоротать время, он решил сходить с Павлом в деревню. Первое, что они увидели, подходя к ней, — большой погост со множеством свежих крестов. На них — фамилии, имена, звания, кое у кого перечислены награды, а год смерти один — 1857.

— Что же стряслось? — удивился Павел.

— Это облеуховцы, — сказал Бестужев, вспомнив разговор с Завалишиным. — После подписания мира наши войска пошли вверх по Амуру, часть успела проплыть до ледостава, а отряд Облеухова отстал. Голод, тиф. Сколько погибло, скрывают, но, по словам Завалишина, не менее трехсот человек…

Когда они проходили мимо конторы прииска, из распахнутого окна выглянул чиновник и передал Бестужеву конверт, оставленный Муравьевым. Распечатав его, он с удивлением увидел вложенное в него письмо от Штейнгейля. Семь лет назад, когда тот жил в Тобольской губернии, они прекратили переписку, возмущенные пересылкой писем через Петербург и чтением их в Третьем отделении. И вот старый друг написал первое после большого перерыва письмо.

«Здравствуй, паки здравствуй, мой — до смерти незабвенный, любезнейший друг, совоскресший Михаил Александрович, по начертанию на сердце „Мишель“ — здравствуй! Христос воскресе! Поцелуемся. Я — на берегу Невы, ты — едущий по Амуру: для дружбы, как для электричества, расстояния не существует…»