Высокое напряжение

Если только он не вредил мне так сильно, что вынужден был доставить меня к его «докторам», чтобы исцелить меня, и чтобы он мог делать это снова. Это единственное время, когда я видел солнце. Я жил для тех моментов, когда он едва не убивал меня. Я начинал молить о них. Я так сильно хотел увидеть свет солнца. Почувствовать его на своей избитой коже, впитать в свои сломанные кости, ходить «там, вверху» с остальными. Солнечный свет стал синонимом моей жизни.

Он не просто передавал слова в мою голову, он каким-то образом транслировал каждый нюанс детского отчаяния, надежды, ненависти, боли. Я находилась в этой ужасной, вонючей, маленькой яме с ужасной стальной дверью надо мной, запертой так плотно, что ни одна унция света не просачивалась внутрь. Мне было холодно. Я была потеряна. Я была животным. Всем остальным дано было жить. Но не мне.

Я задрожала от интенсивности этого. Я была… ох! Как и я, он уходил в свой мозг. Больше идти было некуда. Мальчик создавал в своей голове роскошные миры, жил в них. Заново проигрывал каждую деталь замечательной, милой жизни, которой он когда-то жил, выдаивая из неё то, что ему нужно было для продолжения попыток выжить.

Почему она не приходит ко мне? Почему она меня не спасает? Мучительный крик. Треск ломающейся кости.

У него не было благословения моего телевизора, моей нерегулярной матери, моих мимолётных взглядов за крепко задёрнутые шторы, когда она выходила и хлопала дверью, заставляя занавески всколыхнуться от стены — не было мира за ними, СНАРУЖИ. Лишь бесконечная, вечная тьма. Никакого стимула. Беспрерывное уединённое заключение.

Как, черт подери, он не сошёл с ума?

В своём сознании я держался за свою семью. Моя мать была прекрасной женщиной, желанной всюду и всеми. Бэрронс был сыном её первого мужа. Когда тот умер, два богатых, влиятельных поклонника просили её руки. Она выбрала моего отца и быстро забеременела мной. У меня было невероятное детство. Мои родители нас обожали. Никакой вред не касался меня. А если бы попытался, мой старший брат избил бы любого до бесчувствия. Но то было беззаконное, варварское время, и мой отец был убит в сражении. Другой её поклонник пришёл вновь, решительно настроенный в этот раз заполучить её. Она никогда не симпатизировала ему, всегда боялась его, позвала друзей, чтобы встали на её сторону, умоляла о времени. Он согласился уйти, только если она разрешит ему забрать с собой её младшего сына до тех пор, как она присоединится к нему. Он назвал это моим усыновлением. Мы все знали, что я был его заложником.

Затем я увидела мужчину, тёмного и свирепого, из далёкого прошлого, и осознала, что Риодан переводит все в слова, которые я могла понять, потому что тогда люди были намного более примитивными. Богатство тогда не означало роскошный дом. Это означало обширное племя, шкуры и огонь.