Высокое напряжение

Я закатила глаза, когда он исчез. Меня обучили убивать в возрасте девяти лет. До того я убивала без обучения. Вскоре после того, как я спасла Шазама с планеты Х, он спросил, насколько мои убийства отличались от убийств, которые я ему запрещала — помимо того, что я тратила еду, не питаясь своими жертвами. Я сказала ему, что когда убивала, это делалось не с ненавистью, некогда пылавшей в моем сердце, а с любовью к миру, который я пыталась защитить. Я делала это лишь при необходимости, максимально быстро и милосердно. Убийство с жестокостью в сердце, или хуже того, с полным отсутствием эмоций, делало тебя убийцей, банальным и простым. Убийство, потому что так нужно сделать, потому что не было другого пути и потому что это правильный поступок, делало тебя необходимым оружием.

Делай то, зачем пришла. Я не была уверена, что это. В этом мрачном мемориале мёртвых за аббатством Арлингтон не осталось ничего от Танцора. Я находила эту мысль ужасающей — что его сущность может быть поймана в коробку, похороненную в земле. Когда я умру, кремируйте меня и развейте к звёздам.

И все же я поднялась на ноги, обошла ряд низких оградок и широких клумб, и встала в изножье его могилы.

Время ускользало; четыре месяца назад я поцеловала холодные губы Танцора и закрыла крышку его гроба.

Боже, я скучала по нему.

Мы играли с невинностью и безнаказанностью детей, считавших себя бессмертными (по крайней мере, я), рубились в видеоигры, смотрели фильмы, вместе мечтали о том, что может готовить нам будущее, объедались мороженым, конфетами и содовой, носились в ночи в поисках приключений.

Я слабо улыбнулась. Мы нашли немало. Мы ныряли в жизнь с одинаковым энтузиазмом и бравадой нам-все-до-лампочки. Заботливый, внимательный и гениальный, он был одним из всего лишь двух людей, которых я встречала и считала такими же умными, а может и умнее меня.

Мы выросли, стали любовниками.

Танцор Элиас Гэррик, никогда не на вторых ролях, всегда герой.

Я засунула руки в карманы и посмотрела вниз. Я не та женщина, что часто оглядывается назад. Я измеряю действия по результатам, а всматривание в прошлое редко приносит плоды. Размышление о том, что причиняет тебе боль, лишь продлевает боль, а когда замешана смерть, боль часто сливается с безжалостным чувством вины, атакующим тебя в момент, когда ты начинаешь исцеляться, как будто продолжительность скорби каким-то образом доказывает глубину твоей любви к человеку, которого ты потерял.

Будь это правдой, мне пришлось бы вечно скорбеть по Танцору.

Рождённый с больным сердцем, он жил бесстрашно. Несправедливо бракованная мышца в его груди подвела его ещё до того, как ему исполнилось восемнадцать, когда я спала рядом с ним в постели. Я проснулась после ночи занятий любовью, чтобы обнаружить, что он ушёл навсегда.

Я расклеилась. Это было уродливо. Мои друзья провели меня через это.

Вина определённо привела меня сюда, но не порождённая недостатком скорби. Бесконечное изобилие последней заставило меня сделать кое-что глупое прошлой ночью.

Я пыталась стереть боль в постели другого мужчины. В то время это казалось хорошей идеей.

Это не сработало. Первый мужчина, с которым у меня был секс, научил меня, каким прекрасным это может быть.

Второй мужчина показал мне, каким это может быть уродливым.

— Я скучаю по тебе, — прошептала я его могиле и ждала.

Вскоре после смерти он дважды говорил со мной. Я чувствовала его присутствие, как будто он стоял прямо позади меня, солнечным светом на моих плечах, протягиваясь через режим стоп-кадра, чтобы утешить меня и дать совет.

Однако несколько недель спустя я осознала, что это неосязаемое тепло ушло — исчезло, пока я спала — и я знала нутром, что он двинулся дальше. Каким-то образом он сумел задержаться, чтобы удостовериться, что я в порядке, а удовлетворившись, он понёсся к следующему грандиозному приключению.

Как и должен был.

Как все мы должны, когда приходит наше время.

От этой мысли мне ничуть не стало лучше. Мыслям это редко удаётся. Сердце имеет собственный разум, отмеряет собственное время, и если оно консультируется с мозгом, то не всегда прислушивается к совету. Мой мозг кричал — прекрати уже страдать. Глухой публике.

Прежде я никогда полностью не осознавала значение слова «навсегда». Я потеряла свою маму задолго до того, как она умерла. Это не одно и то же. Я скорбела по ней, пока она ещё жила.

Но идея, что я никогда больше не увижу Танцора, была невыносимой. Все, что у меня осталось от него — воспоминания, и у нас не было времени, чтобы создать их в достаточном объёме.

Мой взгляд переместился к надгробью восточнее его. ДЖО БРЕННАН. Мы положили покоиться рядом с ним ещё одного моего друга. Я слабо улыбнулась, вспомнив, как она вломилась в клетку моей темницы, чтобы меня спасти. Мы не всегда хорошо ладили, но она была искренней, хорошей константой в моей жизни и не заслуживала той смерти, которой она погибла.

АЛИНА МАККЕННА ЛЕЙН. Сестра Мак была похоронена рядом с ней. В моей жизни было столько смертей.