Высота одиночества. Все за мечту

Официант вернулся и поставил на столик низкий пузатый чайник и светло-голубую чашку на блюдце с морским узором. Перед Риной возник стакан с соком.

– Вы готовы сделать заказ? – спросил молодой человек, взявшись за свой блокнот.

– Два стейка с овощами на гриле, пожалуйста, – Алла отдала официанту меню, второе оставила и водрузила сверху винную карту. – Рината…

– Да? – Рина, сделав глоток, неосторожно опустила стакан, и скатерть пропиталась влагой. Девушка взяла пару салфеток, первую положила на полотно. Другой вытерла стенку и донышко стакана и посмотрела на Аллу.

Та казалась какой-то… странной. И на тренировке, и после, когда они вместе ехали ужинать. Рина не могла ответить, что же конкретно не так, но ощущала необъяснимую тревогу.

– Я должна тебе что-то рассказать. Считаю, ты имеешь право знать, – серьезно продолжала мать, и Рина напряглась.

– Алла Львовна, вы меня пугаете…

– Для начала вот что… – черты ее лица смягчились. – Я хочу, чтобы мы перешли на «ты».

– Но я…

– Вне тренировок я не буду твоим тренером, Рината. Понимаю, мамой ты пока меня называть не готова, и я не тороплю тебя, но, может, отойдем от официоза хотя бы в те моменты, когда не касаемся рабочих вопросов. Договорились?

– Хорошо, – кивнула Рина.

– Вот и отлично, – Алла приветливо улыбнулась. – И второе, Рината… двери моего жилища всегда открыты для родной дочери. Я хочу, чтобы ты знала, мой дом – это твой дом. Квартира двухкомнатная, и одна из комнат – твоя. Есть хорошая кровать, шкаф и так… по мелочам, но ты можешь обставить ее по своему усмотрению. Если возникнет желание, конечно.

– Спасибо, Алла Львовна, – Рината понимала: она услышала своеобразный намек на то, что в школе ей жить не следует. – Но до отъезда в Сочи я не вижу смысла переезжать, давайте… давай обсудим это после Олимпиады?

– Конечно, – согласилась Алла.

Рина помешала сок соломинкой, отложила ее на салфетку и, глядя на то, как Алла наливает чай в чашку, вновь сделала глоток.

– А ты еще что-то хотела сказать? – осторожно спросила она, пробуя на вкус столь непривычное «ты».

Мать поставила чайник и посмотрела на Ринату. В глазах женщины таилась неуверенность, и Рина лишь сильнее утвердилась в догадке, что не просто так с самого утра им обеим было неспокойно.

– Да, – Богославская отпила немного чая и вернула чашку на место. – Есть и третье… очень сложное, что я должна сообщить, я… – она умолкла, не решаясь продолжать.

Рината, сдвинув брови, смотрела на мать в упор, но та, изучая чашку, взяла ложечку и принялась размешивать несуществующий сахар.

– В общем, я… – собравшись с духом, она вскинула голову.

В тот же самый момент Рина увидела идущего к их столику Владимира Николаевича.

Он стремительно приближался, и в тот миг, когда Бердников остановился у Аллы за спиной, та выпалила:

– Я беременна, Рината.

– Ты – что?

Тихий, вкрадчивый голос Бердникова привел Аллу в ужас, в полной мере отразившийся на ее красивом лице. Расширив глаза, Рината смотрела то на мать, то на отца. Она понимала: новость эта уж точно не предназначалась для ушей главы Федерации и сообразила, что теперь их ждет весьма непростой «семейный» ужин.

– Повтори, пожалуйста, Алла, – Владимир обогнул Богославскую, выдвинул стул и уселся между дочерью и женщиной, которую так глупо потерял, но продолжал любить всю жизнь.

– А ты, Бердников, всегда появляешься там, где тебя видеть не желают, – взяв себя в руки, Алла одарила Владимира сдержанной улыбкой. – Откуда такие уникальные способности?

Наклонившись к ней, Владимир негромко проговорил:

– Врожденный талант. И не заговаривай мне зубы, Богославская. Ты беременна.

– Ты ослышался.

– Я хоть и седой, но со слухом у меня пока еще все в порядке, – едко усмехнулся Владимир, не сводя с нее требовательного взгляда.

Обстановку разрядил официант, обратившийся к вновь прибывшему гостю с вопросом, готов ли он озвучить заказ.

– Виски. Со льдом, – сказал Владимир и добавил. – У вас прекрасные стейки. Правда, Алла? – Богославская одарила его гневным взглядом, но он, не придав этому значения, обратился к официанту. – Мне стейк с картофелем «айдахо».

– Какой прожарки?

– Медиум вел, – бросил Бердников, будто отмахивался от назойливой мухи.

Едва лишь официант исчез, Владимир повернулся к Алле. Та сидела, стиснув зубы, и упрямо продолжала молчать. Рина тоже не проронила ни слова. Новость о беременности матери не расстроила ее, скорее, наоборот. Но, помимо радости, она ощутила… ревность к еще не родившемуся брату или сестре, у которых не будет той же судьбы, что и у нее.

Рината понимала, что чувство неправильное и она не должна выказывать его. Но на сердце стало тяжело. Она только-только обрела маму и привыкла к мысли, что всегда была нужна ей, любима ею, поэтому оказалась не готова прямо сейчас делить Аллу с кем бы то ни было еще. Не сейчас, не так скоро. Хотя бы недолго ей хотелось побыть единственной, самой-самой. На мгновение они с Владимиром встретились взглядами. Рина могла бы поклясться: отец понял, о чем она думает.

В его глазах промелькнуло сожаление.

– Алла.