– По-прежнему любишь Гумилева, а, Толян? Знаю, любишь. С привычками трудно расстаться. Вот и мы никак не можем покинуть Кремль. Каждую ночь объезжаем свои владения, следим за порядком и подбираем тех, кто потерпел, хи-хи-хи, крушение в ночи. Их и бросаем в топку вместо угля. Плоть горит не хуже, чем традиционное топливо. А в том, что нет нам покоя, виноват ты. Разве трудно было отдать Ильича коммунистам? Нет, тебе и пьянчуге-прапору так захотелось взорвать вождя. Взорвали, суки? Хрен вам на воротники, чтоб шеи не потели! Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
Глава 3
Прививка
Багровые отсветы кремлевских звезд касались всего, что находилось в поле их досягаемости, и оставляли свою дьявольскую печать. Теперь Толик был не просто парализован и лишен возможности двигаться. Он попал не только в физическую, но и в психологическую зависимость от этого света. Утратил желание сопротивляться и смотрел на все, что происходило вокруг, взглядом стороннего наблюдателя.
Ничто его не касалось, ничто не могло ни напугать, ни даже взволновать.
Едущий без рельсов паровоз? Полудевушка-полуволк в кабине машиниста? Почему бы и нет? Это ведь Кремль. Сердце не только Москвы, но и всей России. И то, чего не может случиться в других местах, в Кремле и его окрестностях обычное дело. В любом случае звездам виднее, как должно быть. Они знают все о сути вещей, способах манипулирования людьми, поскольку впитывали эти знания десятилетиями. В будни и праздничные дни, на парадах, когда под ними текла пестрая река из людей и плакатов.
Звезды высасывали из ликующей толпы эмоции, пополняя ими свою копилку знаний и возможностей. Часть полученной энергии потом отдавали. В основном тем, кто стоял на трибуне Мавзолея, но иногда и обычным людям. Тогда-то зомбированные звездами строители светлого будущего и совершали поступки, о которых в нормальном состоянии и помыслить не могли.
Звезды всегда руководили всем и вся, а примененное врагами биологическое оружие многократно усилило мощь, заключенную в острых рубиновых гранях. Разве мог простой смертный сопротивляться им? Нет и еще раз нет.
– Лучше присоединиться, – прошептал Томский. – Стать частью системы…
Когда прицепная платформа, борта которой были затянуты красным с черной окантовкой кумачом, поравнялась с Анатолием, паровоз остановился. Хрустнули его стальные суставы, окутались кроваво-серым дымом колеса.
Толик безучастно смотрел на пустой стеклянный параллелепипед саркофага, застывших подле него четверых солдат почетного караула – рослых детин в красноармейской форме с синими стрелецкими нашивками и буденовках с красными звездами, сжимавших в руках трехлинейки с примкнутыми штыками.
Каменные лица, красные огоньки в глазах. Или зрачки отражали свет звезд, или эти глаза были красными сами по себе…
Но не красноармейцы были главными на прицепной платформе. Маленький человек, который поставил локти на стеклянный саркофаг и подпер ладонью подбородок, задумчиво смотрел на Томского.
Черный костюм-тройка, белая сорочка, галстук в горошек. Знаменитая бородка и не менее знаменитая лысина в половину головы. Ленин. Жил. Жив. Будет жить.
– Ну-с, товарищ Томский, не ожидали со мной встретиться?
Анатолий не мог произнести ни слова, даже если бы захотел ответить Ильичу, – язык прирос к небу. А Ленин, как всякий вождь, и не нуждался в ответах, его интересовали только свободные уши.
Он принялся расхаживать по платформе, фирменным жестом заложив руки под мышки.
– Я понимаю, что, лежа в Мавзолее, многим мешал, но… Во-первых, уложили меня туда против моего желания. Во-вторых… Впрочем, хватит и первого. Нас и помнят лишь тогда, когда мы мешаем другим. Ваши метрокоммунисты решили перенести меня к себе. Опять-таки сообразуясь лишь с собственными политическими амбициями. Или я не прав? Для них, клянусь мировой революцией, было архиважно, чтобы моя многострадальная мумия снова служила. На сей раз этому… Как бишь его? Москвину! Но в последний момент появляетесь вы, батенька! Доморощенный анархист, обиженный каким-то профессором-садистом. Щенок с еще не развитым мозгом, наивно полагающий, что знает путь ко всеобщей гармонии. Мстил бы, падла, своему Корбуту! Так нет! О, Анатолий, неужели так сложно было завернуть меня в красное знамя и похоронить в одном из заброшенных туннелей? Использовать связку тротила против того, кто давно умер. Пинать мертвого льва… Вам должно быть стыдно, господин хороший!
И Томскому действительно было стыдно. Ленин прав…
– Уничтожить меня нельзя, Томский. – Вождь вернулся к саркофагу, запрыгнул на него и принялся смешно болтать ногами. – По той простой причине, что я не человек, а миф. Легенду нельзя убить даже тонной взрывчатки. Теперь вы понимаете это своими куриными мозгами?
Толик хотел кивнуть, но паралич не позволил ему этого сделать, а Ильич развел руками.