Высшие кадры Красной Армии 1917-1921

В.А. Трифонов, кооптированный в коллегию как руководитель Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии, также разделял взгляды группировки Подвойского[125]. При этом у Трифонова, по воспоминаниям брата (Е.А. Трифонова), не сложились отношения с В.А. Антоновым-Овсеенко и И.И. Юреневым — «межрайонцами». Сын Трифонова вспоминал, что характер у В.А. Трифонова «был не из лёгких. Он был слишком независим, обо всём составлял собственное мнение и отстаивал его с большим упорством»[126]

.

Несмотря на то, что Склянский и Мехоношин позиционировались Крыленко членами группировки Подвойского, они в действительности держались несколько обособленно. Склянский, кстати, был, наверное, единственным членом коллегии, к которому метивший в Наполеоны Главковерх всегда относился с большим уважением[127]. Мехоношин, куратор самого запутанного участка военминовской работы — Главного артиллерийского управления[128], был просто вынужден работать с Подвойским.

Э.М. Склянский, сразу занявшийся финансовыми вопросами[129]

, был крупнейшим организатором в коллегии. Будучи прагматиком, Склянский мыслил не в русле партийной идеологии («Эфраим был хитрый мужик», — говаривал исследователь М.А. Молодцыгин). Склянский считал, что армию нужно строить «на принципе принудительности», состав её «будет не чисто пролетарский, а смешанный»[130].

Константин Александрович Мехоношин в целом разделял взгляды Э.М. Склянского[131]

. Э.М. Склянский и К.А. Мехоношин и позднее не отрицали, что высшие военные органы должны были составляться исключительно из революционеров, но признавали необходимым привлечение военных специалистов в оперативных отделах как органах непосредственного управления войсками. К.А. Мехоношин был убеждён, что военспецов надо использовать «возможно, шире», правда, под бдительным большевистским контролем[132].

Психологический портрет Склянского нарисовал Кедров: на лице Эфраима Марковича «играла свойственная ему усмешечка»[133]…

К.С. Еремеев

был примечательной личностью. Член большевистской партии до создания большевистской партии, «старейший правдист» Еремеев имел явные тенденции к гегемонии. Об этом есть более позднее свидетельство. Сохраняя свой статус члена коллегии Наркомвоена, Еремеев стал командующим войсками Петроградского военного округа (ПВО). Особый интерес представляет протокол заседания Комитета штаба ПВО от 18 (5) марта 1918 года. На заседании рассматривался один-единственный вопрос «О действиях и распоряжениях бывшего Главнокомандующего округом тов. Еремеева и коллегии при Главнокомандующем». Комитет штаба округа обвинял Еремеева в «крайне возмутительном» произволе. Еремеев и учреждения при нём, — свидетельствовали члены Комитета штаба округа, — «совершенно» игнорировали выборный комитет, несмотря на то, что последний с 26 октября 1917 года был «главным разрешителем всех хозяйственных вопросов, а также и всего внутреннего распорядка в штабе, был ответственным органом за всю деятельность и направление работ в штабе, контролируя все действия начальников отделений». Более того, Еремеев срочным распоряжением предписал Комитету штаба округа и всем отделениям его «очистить занимаемые помещения»; сделать это предписывалось «без ведома и присутствия» комитета; как итог, отделения перебрасывались с места на место, что дезорганизовало работу всего штаба. В предъявленном К.С. Еремееву обвинении подчёркивалось, что действия бывшего Главкома Петроградским ВО роняли авторитет революционных выборных учреждений[134]. Здесь чётко прослеживаются как подтверждение правоты Н.В. Крыленко, обвинявшего коллегию Наркомвоена (ряд её членов) в отрыве от выборных организаций, так и стремление Еремеева к гегемонии. Вопреки логике, отношения К.С. Еремеева с Н.И. Подвойским не носили, по всей видимости, негативного характера. Косвенное свидетельство об этом даёт более позднее письмо К.С. Еремееву секретаря Н.И. Подвойского С.А. Баландина. Баландин назвал К.С. Еремеева его партийным псевдонимом и напомнил, как в 1926 году Баландин был обвинён и Еремеев написал о нём письмо в ЦКК[135].

Отношения бывших «межрайонцев» и особенно левого эсера Лазимира с другими членами коллегии Наркомвоена складывались не лучшим образом.