Выстрел из прошлого

– Вот здесь, – он указал на стеллаж в середине помещения, – раньше стояла кровать. Эту палату можно было смело назвать камерой: здесь фиксировали пациентов и оставляли привязанными к койке на пять, десять суток.

Она лежала на кровати, спутанная так, что даже у закаленного спецназовца мурашки побежали по телу. Он бы за десять минут сошел с ума, если бы оказался на ее месте. Она не могла и пальцем пошевелить, закрученная в смирительную рубашку, пристегнутая к койке ремнями.

Доктор взглядом обреченного больного окинул стеллажи с папками, картонными коробками, но заявил бодро:

– Сейчас я начну искать историю.

Он бормотал имя, отчество, фамилию пациентки в разных вариациях, как заклинание, и Виктор в любой момент был готов увидеть змей, выползающих на зов хозяина. Здесь было сухо, но прохладно...

Его мысли совпали с мыслями Андрея. Он шепнул:

– Ни разу не были в склепе?

– Наивный. Я каждый вечер вылезаю оттуда.

– Я серьезно.

– Хочешь провести параллель?

– Точно.

Виктор огляделся.

– Думаю, сходство с этим психомогильником есть. Психо. Психоз. Покойный Хичкок и наш живой доктор. Что-то мне не по себе. Что он там бормочет?

Они прислушались.

– В коробке, в коробке... Как сейчас помню, в коробке из-под кабачковой икры. Высотой с шестисотграммовую банку.

– Память у него работает, как часы, – Виктор большим пальцем показал на врача. – Лично я одобряю его скупость: на фига сортировать, подписывать, нумеровать личные дела и прочие документы? Достаточно запомнить, что, к примеру, дух покойного Сидорова Петра Ивановича нашел себе место в коробке из-под марокканских апельсинов, а его тезка наслаждается остаточным ароматом нафталина. Гениально. Бесподобно.

Яблонский тем временем нашел коробку с историей болезни и вышел с ней к двери, снова поманил посетителей за собой. Инсаров так быстро шагнул следом, что забыл про Андрея. Он казался тенью, следовавшей за ним повсюду; обычно тень-то и не замечаешь. Он притих и потому, что у него на глазах открывалась еще одна страничка из жизни его матери.

Они снова оказались в кабинете врача. Яблонский, листая историю болезни, зачитывал выдержки.

– ...Известны случаи, когда меняются фазы развития болезни. То есть она утекает по другому руслу, в случае с Чирковой – из депрессивной в маниакальную фазу. Это стремительность и бессвязность мыслей и речи, импульсивность, ярко выраженный бред, иногда – зацикленность на религиозных сюжетах в мыслях и высказываниях.

– Эта болезнь похожа на шизофрению? – спросил Андрей.

– Часто разновидности шизофрении хочется выделить в «отдельное производство», как говорят прокурорские работники. Конечно, много общего между двумя диагнозами – именно в таком аспекте: обеспокоенность, озлобленность, слуховые галлюцинации – в особенности голоса, приказывающие что-то сделать. Но, к примеру, параноидальные шизофреники часто очень умны, тем не менее проявляют склонность к насилию и суициду.

Наблюдая за доктором, Инсаров припомнил еще один термин: раздвоение личности. Сегодня он в одном человеке увидел совершенно разных людей. Но был уверен, что личностей в докторе столько, сколько у него пациентов. Он с легкостью принимал образ того же Колумба, чтобы на равных беседовать с открывателем Америки, был то шибко умным, то невероятно тупым. В этой связи Виктор не стал завидовать этому человеку, который мог без зазрения совести, без малейшего стеснения набросить на себя тот или иной облик, притвориться, скорчить рожу, засмеяться, заплакать. Что же получается, он тоже не в своем уме?..

– Мы можем забрать документы? – спросил он. – На день, на два.

Яблонский покачал головой:

– К сожалению, нет.

Он отвел посетителей в пустующее помещение, дурашливо пояснив, что тут будет игротека, и оставил их; они занялись тщательным изучением документов. Что-что, а работать с бумагами Виктора обучили в спецподразделении. За исключением специальных терминов, он мог перевести их на английский, немецкий и греческий языки.

– Смотри, – показал Андрей, – не все бумаги на месте. Видны обрывки пожелтевших страниц.

– Вижу, – кивнул он. – Кто-то очень давно сделал все, чтобы стереть часть памяти о человеке по фамилии Чиркова.

И снова Андрей опередил его. На одном из листков сохранилась докладная записка, написанная карандашом.

– Писал санитар, – озвучивал он свои наблюдения. – Фамилия его Груздев. Почему его записка, адресованная, судя по всему, заведующему клиникой, оказалась в истории болезни пациента?

– Не знаю, – покачал головой Инсаров.

– А если записка не дошла до заведующего? Кто допустил младшего медицинского работника к истории болезни пациента?

– Не знаю. Дай мне записку.