Выстрелы на пустоши

– Теперь – да, но ты, наверное, знаешь, что тут случилось?

– Кровавая бойня. Священник сидел на этом самом крыльце, а полицейский его застрелил. Еще миг назад Байрон был жив, дышал, а в следующий – его не стало. Труп. Две пули в грудь. Одна попала в сердце.

Мартин хмурится. В голосе мальчика проскальзывает какая-то отрешенность.

– Так ты поэтому сюда пришел?

– Сам не понимаю.

– Священник… вы были знакомы?

– Вы о преподобном Свифте? Конечно.

– Может, расскажешь о нем? Каким он был?

– Зачем вам это?

– Я журналист, пишу статью. Пытаюсь разобраться, что случилось.

– Не люблю журналистов. Вы хоть не Дарси Дефо, надеюсь?

– Нет, не Дарси. Я называл тебе свое имя. Мартин. Мартин Скарсден. Я не собираюсь тебя цитировать. Не укажу твое имя и тому подобное. Просто хочу понять, что здесь случилось.

– Не знаю.

– Слушай, Люк, допустим, тот другой журналист был не прав, но дай мне все сделать правильно. Воспользуйся своим шансом!

Люк призадумывается, кладет ладонь на ступеньку и закрывает глаза, словно в поисках подсказки или разрешения свыше.

– Ладно. Что хотите знать?

– Ну, что за человек был преподобный Свифт.

– Байрон. Он велел обращаться к нему по имени. Потрясный был мужик. Внимательный к нам, не давал большим ребятам задирать младших. Собирал нас вместе, и мы отпадно проводили время. Научил дружить. Мы частенько отправлялись к запруде за дорогой, плавали, разбивали лагерь, палили костры. Пару раз он нанимал нам автобус, возил в беллингтонский аквапарк или на картинг. Платил за нас из своего кармана. А еще научил нас всяким клевым штукам. Как разжигать костер без спичек, как выслеживать зверей, как быть, если укусила змея – все то, что мой старик ни хрена бы не сделал. А еще спорт всякий: футбол, крикет, бейсбол. Байрон был совсем не таким, как другие взрослые.

– А что насчет констебля? Хаус-Джонс тоже ведь помогал.

– Вряд ли ему по-настоящему было до нас дело.

– В смысле?

– Старшие ребята говорили, он неровно дышал к Байрону.

Мартин невольно улыбается.

– Ты тоже так думаешь?

– Не-а. У них с головой не в порядке.

– Ты явно много думал о преподобном Свифте. А он, должно быть, много думал о тебе. Скажи, он когда-нибудь…

– Приплыли. Говорите, вы другой? Не такой, как остальные репортеришки? Чушь собачья! Сейчас, небось, спросите, трогал он меня когда-нибудь или нет. А может, вас интересует, предлагал ли он потрогать его? Показывал член, просил его поцеловать? Трахал меня в задницу? А не пошли бы вы все! Достали… журналисты, учителя, гребаные копы и даже мамаша моя собственная! Нет, Байрон ничего такого не делал. Ни со мной, ни с кем-то еще. Я был ребенком. Двенадцатилетним! Понятия обо всем этом не имел, даже что такое бывает! И тут являетесь вы, взрослые всезнайки, и начинаете допытываться: делал ли он то, делал ли он се. А Байрон мертв, убит пулей, черт бы вас побрал! А вам всем насрать! Насрать, насрать, насрать! – Из глаз мальчика брызгают слезы, текут по щекам. – Да еще и ты… заявляешься прямо сюда, где он умер… и опять вопросы! Знаешь что? Урод ты, Мартин Скарсден! – Мальчик, срывается с места и убегает – через дорогу, мимо деревьев, вверх на берег водохранилища, а затем исчезает из виду, спустившись по насыпи к реке.

– Твою мать!

Мартин допивает кофе, однако тот больше не приносит ему удовольствия.

Глава 5. Равнина

Мартин сидит у себя в мотеле «Черный пес» и не понимает, какого хрена во все это ввязался. Макс Фуллер, редактор, а также давний друг и наставник, не побоялся поручить это задание ему, хотя в редакции многие кривили носы. И вот он всеми силами старается оправдать их сомнения. А ведь задача проще некуда – описать, как живется городу после трагедии. Больше очерк, чем репортаж: прямо по его части. Однако вместо того чтобы расспросить бармена из клуба и продавщицу комиссионки или разыскать риелторшу, он только побеседовал с бывшим заключенным в винном салуне, подбивает клинья к хозяйке книжного, которая все еще горюет по матери, да нанес душевную травму и без того травмированному ребенку. А еще подсчитывает выстрелы, словно недоумок, помешанный на теориях заговора. Спрашивается, какого черта?

Мартин идет в туалет и опорожняет мочевой пузырь. Струя ярко-желтая. Обезвожен, решает он. Немудрено. Болтается тут по городу, будто Шерлок Холмс хренов. Нет бы заняться своими прямыми обязанностями.

Вымыв руки, Мартин плещет водой в лицо и смотрит в зеркало. Глаза припухшие, красные от недосыпа, кожа бледная, несмотря на первые признаки солнечного ожога, лицо в целом обвисшее, с первым намеком на бульдожьи щеки. Сорок лет, а с виду старше. Красавец-мужчина остался где-то там, на Ближнем Востоке. Мэнди Блонд небось надрывает живот со смеху. До чего он жалок! Прав был мальчишка: такого урода еще поискать.