Выстрелы на пустоши

Мартина разрывают противоречивые чувства. В глубине души ему хочется защитить Мэнди и ее сына; вместе с тем есть и желание допросить, выжать досуха все, что она знает, превратить в статью о ловеласе-священнике, оставившем романтический след в одиноких сердцах Риверайны. И без того замечательная история станет сенсационной. Надо просто добавить чуточку секса и перемешать. Раньше он, не колеблясь, выложил бы на бумагу все: назвал имена Мэнди и Фрэн, рассказал бы, что Лиам – внебрачный сын Байрона Свифта. Это и сейчас сделать не поздно: к тому времени, как очерк, приуроченный к годовщине трагедии, попадет в печать, Риверсенд останется далеко позади. Мартин с триумфом вернется в новостной отдел пожинать восхищение коллег и поздравления руководства. Вновь станет успешным журналистом, возможно, даже последуют премии и добавки к жалованию. Но какой ценой? Правда окажется эмоциональным ударом для Фрэн Ландерс и Мандалай Блонд.

Взгляд Мартина падает на мальчика. Лиам безмятежно играет в манеже, блестя глазками. Нет, ничего не выйдет. Прожженного журналюги, которого некогда знал Макс Фуллер, больше нет. Исчез навсегда. В жизни бывают испытания похуже, чем оказаться пленником багажника.

– Что случилось? – спрашивает Мэнди, почувствовав его беспокойство.

– Ничего, – качает головой Мартин. – Не важно. Слушай, раз уж я решил подробно рассказать об этом публике, дать точное описание Байрона Свифта, или кем он там был, как мне оставить в тени его любовные связи сразу с двумя местными жительницами? Я уже упомянул об интрижке преподобного с одной замужней. Придется каким-то образом ссылаться на его романы. Я не назову ваших с Фрэн имен, а о Лиаме вообще не напишу ни слова… внесу путаницу, скажу, например, что ты из Беллингтона, однако как полностью обойти эту тему, не представляю. Что скажешь?

Мэнди улыбается – неожиданная реакция.

– Прекрасно. Если и впрямь сумеешь так сделать, тогда включай. Я совершенно не против.

– Правда? Уверена? Мне показалось, ты не хочешь, чтобы я упоминал о вашем романе.

– Я не хочу, чтобы ты называл наши имена, а так, конечно, включай. Не понимаешь? Этот мужчина регулярно занимался сексом. Со мной, с Фрэн, бог весть с кем еще. Не правда ли, типичное поведение педофила? Ты слышал когда-нибудь о растлителе малолетних, настолько помешанном на женщинах? Способном поддерживать отношения со взрослыми представительницами нашего пола? Мне под тридцать, а Фрэн – на четвертом десятке.

Мартин улыбается в ответ, дилемма решена.

– Понятно. Значит, я могу использовать это в статье.

– Да. Я только за.

Они сидят в креслах возле входной двери. Мартин включает звукозаписывающее приложение, кладет телефон поверх горы книг на одном из столов и вынимает блокнот, хоть и подозревает, что самое важное Мэнди уже сообщила. Та вытаскивает Лиама из манежа и усаживает себе на колени, скорее всего, ради собственного спокойствия.

– Расскажи мне о нем, Мэнди. Каким он был на самом деле?

– Не от мира сего. Если в ударе, то забавным, внимательным, харизматичным. С ним попросту хотелось находиться рядом.

– Харизматичным? Ну и ну!

Она использовала это слово и раньше, а Робби Хаус-Джонс говорил, что Байрон Свифт излучал обаяние.

– Да, но по-особенному. Харизматичных любят, а Байрон умел сделать так, что человек начинал любить себя. Понимаешь, о чем я? Знаешь, стояла ужасная засуха, и оттого, что он приезжал к нам в городок, пусть даже на пару дней в неделю, каждому становилось лучше. Байрон с Робби организовали детско-юношеский центр. Помнится, мою маму это очень порадовало. Все-таки не перевелись еще добрые люди, сказала она.

Мартин ерзает. После харизматичного священника с его добрыми делами – к психически травмированному писаке. Как ее угораздило?

– Говоришь, таким он был, если в ударе. Значит, существовала и другая сторона?

– Думаю, да. По правде говоря, Байрон был очень эгоцентричным. Не в том смысле, что эгоистом. Общаясь, он отдавался полностью, я чувствовала себя центром его вселенной, кем-то особенным. Однако вряд ли Байрон особо думал обо мне после того, как уходил. В этом и заключались его огромное очарование и огромная слабость. Он жил моментом, по крайней мере, так казалось.

– Байрон Свифт проявлял когда-нибудь жестокость?

– Ко мне – нет.

– А к прочим?

– Возможно.

– В смысле?

– Он избил Крейга Ландерса.

Мартин прекращает писать.

– Что? Почему?

– Тебе придется спросить Фрэн.

– Крэйг узнал об измене? Побежал выяснять отношения?

– Без понятия. Фрэн спрашивай.

– Избил, говоришь, ее мужа. И Крэйга это унизило еще больше.

– Думаю, да.

– Не сказать, чтобы такое поведение подобало священнику.

– Да. Помнится, Байрон сожалел о своем поступке. Долго его замаливал, просил прощения.

– Интересно. Замаливал. Так значит, наш убийца был религиозным? Может, просто спектакль устраивал?