Выстрелы с той стороны (СИ)

— Времена меняются, — граф тронул набалдашником трости розу, из чашечки цветка выполз недовольный шмель. — Кроме того, желающих присвоить себе славу оказалось столько, что между ними трудно сделать выбор.

— Вы слышали о резне в Копенгагене? — господин Уэмура неуловимым движением развернул веер и рассёк шмеля надвое в полете. Веер был обычный, бумажный, просто на такой скорости режет и бумага. Сен-Женмен откровенно поморщился. Это была совершенно ненужная жестокость.

— Очень прискорбный случай. Кстати я давно хотел спросить: правда ли, что Абэ-но Сэймэй убил лягушку листиком ивы?

Господин Уэмура улыбнулся.

— Будь на вашем месте человек, я бы счел вопрос признаком удручающего невежества. Но вы явно осведомлены о том, чем был Сэймэй на самом деле.

Да. Несколько веков служить государям, выдавая себя за собственных внуков и правнуков…

— Наше знакомство было, как сказал бы тот, о ком мы говорим, шапочным. Мой мастер убил его на моих глазах.

— Но он возвращался…

— Несколько раз, да… В весьма странных обличиях. Что возвращает нас к вопросу…

Господин Левый Министр, снова взмахнул веером. Волна воздуха из-под разукрашенного соснами и журавлями веера унесла останки шмеля в траву.

— У криминалистов есть понятие "почерка" преступника. Сопоставляя события в Копенгагене и Ниме, я вижу одну руку. Ту же, что действовала в Зальцбурге. А если рука та же — значит, и голова.

Последний вывод был вовсе не так очевиден. Это обычный риск, когда действуешь чужими руками — никак нельзя быть уверенным, что эти руки завтра не натворят лишнего.

— Уж не хотите ли вы сказать, что…?

На этот раз господин Левый Министр даже засмеялся.

— Волков? Нет, что вы. Я бы узнал его. Как узнавал уже не раз.

Граф позволил господину Левому Министру прочесть свой скепсис.

— Наследники Рима, — кукольные губки господина Левого Министра чуть приподнялись. — Вы, европейцы, мыслите в категориях римского права. Мы мыслим в категориях права, освящённого куда более древней традицией. Согласно этому праву, формальная виновность или невиновность имеют меньшее значение, чем сохранение мирового порядка.

— Вы готовы предъявить обвинение на сессии?

Иными словами — вы будете драться, господин Уэмура? Готовы ли вы подпортить о чужие когти белый шёлк и золотую парчу своих церемониальных одежд? Потому что улик у вас нет. Ни в случае с Литтенхаймом, несомненном, ни в случае с Таленом, куда как сомнительном.

— Нет, — с легким, кажется, сожалением, ах, какой красивый оттенок, сказал Уэмура, — я не могу пренебрегать обычаями.

Сен-Жермен не улыбнулся — ни губами, ни глазами, ни воздухом вокруг себя. Фудзивара но Митидзанэ, может быть, тоже не был старейшим из живущих. Но Волкова он возрастом превосходил едва не вдвое. Или даже больше, чем вдвое. Для такого неравного боя недостаточно формального повода.

— Почему-то мне кажется, что ваш противник пренебрежёт обычаями, если сочтёт нужным, — сказал он.

По некоторым данным, господин Левый Министр в бытность свою полковником императорской армии как-то сошёлся на длину клинка с господином Волковым, в бытность его ротмистром царской армии. Оба остались живы. Вероятно, разница в возрасте не была таким уж решительным преимуществом. И всё же вряд ли господин Уэмура боится столкновения. Вернее, он боится именно столкновения. Он претендует на лидерство, да, но не по праву сильного, а по праву авторитета. Ему не по чину вызывать вдвое младшего.

— Я не могу ими пренебречь, — качнулась шапочка. — Это вопрос чести, господин де Сен-Жермен.

— Не сомневаюсь, что у вас есть решение, не нарушающее принятых понятий о чести.

…потому что если его нет, господин Уэмура, то проще вам будет облиться благовонными маслами и войти в кислородную камеру…

— Есть, — господин Уэмура снова развернул веер, на этот раз используя его по прямому назначению, чтобы разогнать застоявшийся предзакатный воздух. — По ту сторону границы многие недовольны. Если это недовольство сменит форму, оно останется внутренним делом региона и никак не коснётся нашей чести. Ведь нельзя сказать, что в Европейской России такого не случалось раньше.

Чего нельзя, того нельзя. Всего каких-то два года назад. При Рождественском российскую лодку изрядно раскачали, и Волков, отдадим ему должное, весьма способствовал стабилизации. Но тот, кто взялся бы раскачивать лодку снова…

— Не найдёт, — кивнул де Сен-Жермен, — если перемены будут носить… конструктивный характер. ССН был создан для борьбы с хаосом.

…И если ценой головы Волкова станет распад его региона, то для Аахена игра не стоит свеч. А из двоих присутствующих Сен-Жермен — младший. И он совершенно не связан условностями.