Выстрелы с той стороны (СИ)

Дураку расхотелось спать. Резко. Рывком. Те самые люди, из-за которых Майснер остался без работы. Те, кто убил Литтенхайма. И это значит… что они связаны — очень тесно связаны — с какой-то из региональных служб. Возможно, с тем же Волковым — у того в аппарате есть как минимум один данпил. Правда, делали его, кажется, в Штатах, но… Но это не важно. Важно то, что мы не можем их искать. Мы не можем их искать, потому что контрабанда биоматериалов — одна из немногих вещей, которые Аахен не потерпит. Нас сожгут всех. Нам затем и оставили визитную карточку — портрет Трюкача. Чтобы мы поняли — и заткнулись.

— Да, я тоже об этом подумал, — согласился дон. — Крайне неприятная ситуация. С одной стороны, мы не можем расследовать это дело. С другой — не можем оставить его безнаказанным. Конечно, господин Дурак позаботится о мерах безопасности. Схема исчерпала себя. И вообще, господин майор узнал слишком много. Господина Режняка мы можем перевести куда-нибудь из Братиславы, дав понять, что мы оценили его лояльность, а вот господин… майор — не из нашей структуры. Пока у нас не будет безупречной схемы, следует свернуть все дела в этом направлении — и уже вам, господин Майснер, придется подумать, как сделать, чтобы за это время нас не вытеснили с рынка. С подпольем я связываться не хочу. Но вот если нам случайно удастся найти господина… — ди Сальво посмотрел на русскую фамилию бандита и чуть скривился, — …господина Трюкача, то я бы хотел, чтобы его взяли и доставили ко мне живым. Произошедшие с ним изменения — это очень, очень интересно. Само по себе.

Яхту спустили со стапелей так же торжественно, как обвенчали Энея с Мэй. Подвели катки, сняли с кильблоков крутобокое диво цвета темного янтаря — и спустили на воду. Все было честь по чести — Мэй грохнула о борт бутылку шампанского, остальные пятнадцать бутылок не заметили, как опустели. Конечно, Стаху и Хеллбою все это было на один зуб — но Игорь заранее привез из Гданьска ящик виски и бочонок мерло. Яхту назвали "Черная стрела". Игорь предлагал "Черная жемчужина" — в честь Малгожаты и, так сказать, судна-прототипа, но Мэй воспротивилась, а о прототипе, как оказалось, никто ничего не знал. Остановились на "Стреле".

Не успели отмаяться вторым похмельем — как Хеллбой заявил, что расслабляться рано, вывесил на дереве брезентовый мешок с песком и велел Антону набивать руку. В буквальном смысле слова. В течение первого получаса Антон разбил кулаки в кровь и выбил кисть из сустава. Что его даже слегка обрадовало. Не из-за передышки. Просто появилась уважительная причина не подходить к компьютеру.

Правда, исключалась и работа, о которой Антон думал с удовольствием — поднятие парусов. Он с таким трепетом предвкушал поход под парусом — и вдруг оказалось, что они даже мачту ставить не будут — проделают весь тур на моторе: слишком много в команде неопытных моряков. Костя и Игорь сейчас как раз возились с топливными баллонами. Эней крепил разобранную мачту и гик вдоль борта.

— Ты что, с ума сошел? — удивился он, когда Антон подошел со своим ранением. — Тебя как учили бить? Как ставить кулак? Сколько раз повторять, что тыльная сторона кулака должна составлять с предплечьем одну прямую линию?

Продолжая говорить, он взял Антона за пальцы и резко дёрнул. Антон не был готов и не успел рефлекторно напрячь руку. Прилив острой, но мгновенной боли — и сустав со щелчком встал на место.

— Давай перевяжу, — Эней спустился вместе с Антоном в кубрик, он же камбуз, кают-компания и медпункт, открыл ящик и достал эластичный бинт. — Не тревожь руку сегодня и завтра, отрабатывай хидза и маваси, как я тебе показывал. А послезавтра — без остервенения.

— Андрей, — вдруг спросил Антон, — а как тебя… работать учили? И почему? Почему он тебя вообще взял?

— Он меня взял, потому что… — Эней бинтовал туго, но так, чтобы рука сохранила подвижность. Умело бинтовал. — …Мне деваться было некуда. Я на два года был младше тебя, когда моих родителей… потребили.

Он наложил последний виток бинта, закрепил застежкой, присел на край стола. Плечи опустились.

— Я в футбол пошел играть. Вернулся домой — а там…

Антон кивнул. Он уже думал об этом и так и не смог решить, что хуже — так, как у Энея, или так, как у него самого.

— Он взял тебя с собой, да. А почему — в дело?

— А я очень хотел. И доказал, что смогу.

Антон попробовал пошевелить запястьем. Поморщился.

— А ну, сядь, — Эней показал на диван. — Давай, расскажи, что с тобой. Ничего не бойся. Я всё пойму. Со мной всё это было.

Антон сел, механически подтянул левое колено к подбородку, обхватил руками. Сейчас он был похож на нахохлившуюся птицу.

— Понимаешь, — сказал он, — это как цирк. Клоуны бегают, лошади кланяются, гимнасты летают под потолком… и всё не совсем настоящее. Фокусник женщину в ящике распиливает, она смеётся. А потом распадается на части. И умирает. Первый раз, с Курасем, я думал: мне плохо от того, что человек гадом оказался — и что именно я это доказал. А сейчас мы чисто обошлись — а этого дятла наркоторгового три раза убить было мало… а всё равно.