Выживший. Чистилище

Лишняя шумиха мне была ни к чему, а тут еще зеваки начали собираться, и продавшая мне кепку тетка раскричалась, призывая позвать милиционера. Поэтому я громко заявил, что лично отконвоирую воришку в ближайшее отделение милиции.

— А свидетели как же? — проявил бдительность старичок со старинного вида пенсне на носу.

— Надо будет — придут и опросят. Вон, та же женщина и даст показания.

— Я? — напряглась продавщица головного убора. — А чего я-то?

Народ, словно в экранизации «Золотого теленка», где Остап спасал Шуру Балаганова, принялся рассасываться, сразу же потеряв интерес к происходящему.

А я потащил упирающегося оглоеда за собой.

— Да не ерепенься ты, ни в какую милицию я тебя сдавать не буду, — вполголоса сказал я парню, чтобы тот уже наконец перестал привлекать внимание к нашей паре своими отчаянными телодвижениями.

— А куда тогда тащите?

— Куда надо, туда и тащу. Иди спокойно, а то руку сломаю.

Не знаю уж, что подействовало на воришку больше, обещание не сдавать его органам охраны правопорядка или искрошить лучезапястный сустав, но после моих слов он притих. Понятно, ничего я ему ломать не собирался, хотел лишь припугнуть.

— Тебя как звать-то? — спросил я парня.

— Меня?

— Ну не меня же… Хотя могу и представиться. Василий Матвеевич Яхонтов, можно просто Матвеич.

— Леха… Леха Кузнецов.

— И давно ты, Леха Кузнецов, воровским ремеслом промышляешь? Ну чего молчишь? Я же сказал, что не сдам тебя в милицию.

— С зимы этой, — хмуро сознался карманник.

— Неполная семья?

— Сирота.

— Как же так?

— Отец по пьяни угорел, мать от туберкулеза померла через год. Меня с двумя младшими сестренками в детский дом определили, да я сбег оттуда.

— А чего сбег-то?

— Да-а…

Парень нахмурился, видно было, что воспоминания не доставляли ему радости. Оно и понятно, что ж хорошего в приюте воспитываться, даже если приют вполне приличный.

— А живешь где? Ночуешь? Домой вернулся?

— Вернулся… А там уже другие живут. Ну я посмотрел в окно и ушел.

— И что теперь? Где-то же ты спишь?

Заминка, видно, опасается раскрывать местонахождение берлоги. Мы тем временем свернули за угол, сюда гул Тишинского рынка почти не доходил. Редкие прохожие, похоже, видели в нас отца и сына. А я и сам пока не знал, куда мы идем.

— В общем, промышляешь воровством… Один или в компании?

Глаза забегали, не иначе, ворует в команде. И, скорее всего, выручку сдает старшему.

— А старший-то у вас кто, не Филька Грач?

— Не-а, Серега Лютый.

Сказал — и испуганно посмотрел на меня. Ну что уж теперь, проболтался, купившись на старый, как мир, следовательский прием.

— Дяденька, отпустите меня, я больше не буду, — загундосил шкет.

— Отпущу, если с этим Лютым сведешь.

— Не надо, дяденька, он меня потом зарежет.

— А что, правда, может?

— Спрашиваете… Андрейку Слепого, у которого бельмо было на левом глазу, в прошлом месяце зарезал, прямо в печень. А ему девять лет только было, — прорвало пацана.

— Вот так взял и зарезал?

— Угу, чтоб другим неповадно было выручку прятать. Там всего-то трешка была.

— И правда Лютый… Сколько же ему лет?

— А не знаю, взрослый почти. Он по малолетке уже сидел год, сказывал, три года назад вышел.

Ну, скорее всего, не младше 15–16 лет. Пахан, значит, главарь шайки воришек. Хорошо устроился, живет припеваючи, только дань под себя гребет. Парня за такую ерунду в расход отправил. А я собирался с ним перетереть относительно выправки приличных документов, наверняка у него имеются связи в криминальном мире. Не люблю я эту братию, но как еще ксиву выправить, выражаясь блатным языком? Думаю, в имеющуюся наличность уложился бы, мог бы предложить и НКВД-шную форму, да и ствол впридачу, но это уже на крайняк… А из этого отморозка Лютого порядочного человека однозначно уже не вырастет, так и пойдет по наклонной.

Тем временем мы шли каким-то переулком… Если меня не обуял географический кретинизм, вскоре должны выйти на Большую Грузинскую.

— А ты-то как под его началом оказался?

— Увидел он, как я с голодухи сайку из отрубей спер, ну и подошел, когда я за углом ее ел. Расспросил, кто я и откуда, а потом говорит, что я на него теперь буду работать. Я сказал было, что не хочу, так он мне под дых так врезал, что я чуть не помер. Все, что съел, обратно из меня вывалилось. Говорит, чтобы даже не думал сбегать, везде у него все схвачено, меня найдут и к нему приведут, и тогда уж спуску не будет.

— Запугал он вас, я гляжу.

— А я хочу все-таки сбежать. В Крым уехать. У меня в Судаке двоюродная тетка живет.

— Хоть знаешь, как ее зовут?

— Знаю, мать незадолго до смерти написала.

И с этими словами вытащил из-за пазухи изжеванный листочек бумаги, развернул его и протянул мне. Отпустив, наконец, запястье парнишки, я прочитал полустертые, написанные карандашом буквы, сложившиеся в слова: «Кузьмина Екатерина Васильевна, город Судак, ул. Таврическая, д. 16».

— Думал, с сестренками поедем, да только куда я с ними… Пусть уж в детдоме, им там вдвоем не так скучно, да и кормят.

— А как добираться собираешься?

— На товарняках, наверное, — несколько неуверенно сказал Леха, пожав плечами.