А потом, когда через узкое отверстие я проник в придавленные подвалы и увидел то, от чего на некоторое время впал в ступор… зло, тоскливо рассмеялся. Я ненавидел деньги. Их не хватало практически всегда. Из-за них я был вынужден подолгу уезжать из дома, чтобы обеспечить семью хоть в какой-то мере. И из-за них я оказался в самый ответственный момент так далеко от нее и теперь не имел ни малейшего понятия, что с ними произошло!
Пол был усеян рассыпавшимися мешками, из которых выглядывали стопки перевязанных между собой пачек: купюры различных видов и достоинства, разных стран и времени – более чем востребованные в недавнем прошлом, сейчас они годились разве что на растопку.
Во мне появился какой-то бес разрушения: со злорадным смехом и яростью стаскивал порванные мешки в одну кучу – а затем, резвясь и одновременно скрежеща зубами, чиркал спичками, старясь извлечь огонь из отсыревшей коробки. Сколько
Деньги покрывали поверхность пыльного пола: хрустящие и мягкие, старые и новенькие, только что отпечатанные и мятые, перешедшие из рук в руки сотни раз… А еще – мешки с мелочью, рассыпавшиеся тяжелым грузным ковром. Я не колебался: вспыхнувшая спичка полетела в сложенную кучу, и через минуту веселый костер покарал это мерило человеческого труда. Я не жалел – пачки летели одна за другой, вмиг покрываясь огненными язычками. В топливо шло все: и наши, и чужие банкноты, считавшиеся более ценными, чем купюры собственной страны. Я сжигал целые состояния, в прошлом составлявшие чудовищное богатство. Миллионы сгорали в пламени костра – а виновник этого сидел на стопке мешков и грел ладони над пламенем, размышляя, что содержимое этого хранилища уже никогда никому не понадобится. Меня это веселило – я тихонько посмеивался, чуть ли не впадая в исступление от того, что получил возможность сделать такое…
Но сколько я ни подбрасывал в огонь новые и новые пачки, удовлетворения это не приносило. Они не значили ничего – и это принижало значимость происходившего. Они были в моей власти. Впервые за столько лет унижений и испытаний. Они – в моей, а не наоборот. Можно сколько угодно рассуждать о том, что человек независим, но всего несколько недель назад я был полностью прикован к тому, чтобы добывать их тяжелым и неблагодарным трудом. Нет, не эти бумажки были виновны – сама система, сделавшая так, что прожить без них было невозможно. Здесь должен был бы гореть тот, кто их изобрел! Хотя, если задуматься, деньги были одним из величайших изобретений человечества… И одним из самых подлых. Ценности, хранившиеся здесь, уже не имели ничего общего с тем, что сейчас действительно являлось ценным, – соответственно, толку от них не осталось никакого.
Я поужинал содержимым из банки, подогретой на костре, запил все водой…
– Что, Дар? Сбылась твоя мечта?
Лицо прорезала горькая ухмылка – вряд ли во всем мире еще кто-нибудь имел возможность так погреться…
Глава 6. Собака-людоед
Вскоре бессмысленные хождения по городу надоели – я хотел большего, понимая, что ничего нового среди руин не обнаружу, даже если обойду их по сто раз из конца в конец. Ничего живого в пределах досягаемости здесь не было. Люди – единственное, что я хотел найти и к чему стремился. Не столько от чувства полнейшего одиночества, сколько от незнания, что все-таки случилось и чего ждать от судьбы в будущем. Но я обманывал сам себя, считая, что смогу жить один… Нет, тоска змеей вползала в грудь, не давала свободно дышать и гнала прочь – куда угодно, только чтобы не видеть опостылевших белых стен.
Город был практически изучен – может быть, за исключением малой части, куда я не стремился попасть. С момента падения в пропасть, завершившегося скитаниями в темноте метрополитена и выходом наружу, прошло столько дней… Если мой календарь верен, эта зима, показавшаяся бесконечной, скоро сдаст свои позиции весне. Я отгонял от себя тревожные мысли про тысячелетний смог, который мог стать последствием удара о Землю астероида или взрыва супервулкана. Тогда зима будет длиться вечно…
Ни на востоке, где разлилось огромное болото, ни на западе, вплоть до русла пропавшей реки, я не встретил никого. Север не пропускал – там все дороги обрывались Провалом. От одной только мысли, что туда, быть может, не мешало бы спуститься, у меня, всю жизнь панически боявшегося высоты, сжималось сердце от ужаса… Нечего делать и на востоке – огромное озеро заполнило собой всю низменность и сделало дальнейшее продвижение невозможным. Оставался юг – там высились горы, которые просто физически не могли исчезнуть, и только там я рассчитывал, что поиски окажутся более удачными. Ну и, быть может, другая сторона реки.