Вызовы Тишайшего

Таким образом, Смоленск милостью Божьей и счастьем «тишайшего», проявившего, впрочем, в этом походе необычайную энергию, был возвращен под державу русского царя. Окончательно он был закреплен за Москвой Андрусовским договором 1667 году. О великом значении для России этого события современники говорили, что «Смоленским вызовом» и взятием Смоленска закончился первый период жизни Руси, она успокоилась на счет своих соседей и вступила во второй «Российский» период своей жизни, период развития внутренних сил.

И уже в Москве царь Тишайший узнал, что воевода Смоленский Обухович, возвратившись в Литву, подвергся обвинениям в измене и лишен был права заседать в сенате до оправдания. Один шляхтич написал на него памфлет, где высказывал по адресу Обуховича совет вроде следующего: «Лепей было, пане Филипе, сидеть тебе в липе». Сам король не верил в измену Обуховича, а литовский гетман, Павел Сапега вручил ему даже начальство над войском в войне со шведами, и в июле 1656 года он занял Варшаву, а в сентябре этого года скончался. Нет основания к обвинению Обуховича в измене: он думал сделать, «як бы згода» и сдал Смоленск не он, а сами смоляне «по неволе», не выдержав ужасов осады, отказавшись дальше терпеть голод.

По поводу сдачи Смоленска и несчастной судьбы воеводы Обуховича царю Тишайшему невольно вспоминается сдача под стенами Смоленска Шеина в 1634 году. И в несчастной судьбе Шеина, и здесь в случае с Обуховичем много общего, почти сходного, разница лишь в том, что за мнимую измену Шеину палач снес голову, а Обуховичу предоставили законное право оправдываться на суде. После его смерти этим правом воспользовался его сын, и следствие, произведенное сенатом и представителями «рыцарского кола», признало, что виною падения Смоленска было не измена Обуховича, а небрежность и недоброжелательность высших властей, т. е. то же, что погубило когда-то и несчастного Шеина.

А Тишайший, предчувствуя интуитивно новые опасные церковные потрясения в государстве размышлял о необходимости развития своего Смоленского вызова и Смоленского выбора: «Смоленск – это город-ключ. И это название ключа более чем актуально. Замочная скважина существует с двух сторон. Кто первый вставит ключ в этот замок, тот и владеет этой дверью. И то, что ключ стоял с западной стороны в Смоленске, Алексея Михайловича Тишайшего совершенно не устраивало. Процесс взятия города оказался не таким быстрым в силу того, что Смоленск был превращен в оплот Речи Посполитой. Речь Посполитая тоже рассматривала Смоленск в качестве важной крепости. И город-ключ был одним из главных камней преткновения этого противоборства».

Совершенно понятно, почему Тишайший, вдохновленный призывом святого Саввы решился на «Смоленский вызов», наконец-то, вернуть Руси, России Смоленск. Смоленск долгое время был камнем преткновения между соседями в силу своего военного, экономического и стратегического положения. То, что это произошло осенью 1654 года – это большая победа и царя Тишайшего и Москвы в целом в игре мировых политических сил, в Большой Игре, стоящей свеч.

9. Моровое поветрие и начало раскола

Во время «Смоленского вызова Польше и начавшейся войны с королем Яном Казимиром за земли Великого Литовского княжества, Белой Руси и Малой Руси (Украины) начинались пагубные своими последствиями церковные реформы патриарха Никона «с заменой двуперстия на трехперстие». И в это же самое время в центральные земли Московского государства и в ее столицу была занесена чума или, как тогда говорили, моровая язва. Масштаб эпидемии был настолько значительным, что противники патриарха Никона сразу же стали говорить, что моровая язва умерщвляет православных русских и православную столицу за грехи их и отхода от истинной веры греческой отцов и дедов времён святителя-митрополита Макария и царя Грозного.

Последнюю ночь в стане Девичьего поля Тишайший царь почти не спал в размышлениях о «двуперстии Макария и трёхперстии Никона», о моровой язве, которую обыватели столицы объяснять нововведениями патриарха нового, к тому же дурные предчувствия не покидали его, Алексей Михайлович приготовился к дурным вестям.

«Куда теперь после Вязьмы – сразу в Москву к царице, или переждать, надеясь на божью милость? – мучился в своих тоскливых размышлениях Тишайший, когда его разбудил лай сторожевых собак в стане. – Наверняка, гонец из Москвы». Его осторожно потревожили:

– Из Москвы от патриарха весть, государь.

Тишайший решительно разлепил глаза, буркнул недовольно:

– Что такое? Кого принесло сюда в такую рань?

Гонца не принял, но попросил через придворных слуг задержаться. «Вдруг надо, что передать срочное для патриарха или царицы с сестрами? – подумал он машинально и стал с ходу читать послание Никона. – Только что писать Никону, что советовать? Пусть сам принимает решение на месте. Патриарх все же трехперстный. Назвался патриархом-груздем, полезай в кузов и спасай чад своих молитвами и деяниями».