Вызовы Тишайшего

Чума 1654–1655 гг. определённо повлияла на то, что вместо воссоединения всей Украины с Россией в середине 17 столетия произошёл раздел Украины между Россией и Польшей, просуществовавший больше ста лет и неблагоприятно повлиявший на все дальнейшие исторические взаимоотношения двух народов. Не менее существенным было психологическое влияние морового поветрия на народ, уже изрядно взволнованный нововведениями Никона в текстах богослужебных книг и церковных обрядах. Чума была воспринята как кара небес за глумление патриарха над древними канонами. Это усилило упорство противников реформы – староверов или раскольников – и одновременно ожесточило репрессивные меры властей против них. Без этой эпидемии, вероятно, церковная реформа Никона прошла бы более гладко, с меньшим сопротивлением.

В Вязьме Тишайший от своих ставленников узнал важные детали морового поветрия на фоне начавшихся церковных нововведений с «Никоновым трехперстием». А именно, что на болезнь поначалу не обратили внимания. И лишь с умножением числа смертей по Москве поползли страшные слухи о «прилипчивой болезни», от которой нет спасения из-за того, что новый патриарх взбаламутил церковную жизнь, меняя церковный налаженный быт и богослужебные книги святого митрополита Макария. От болезни прилипчивой и нововведений Никона с его «трехперстием» многих православных людей охватила паника. Началось бегство. Первыми «в подмосковные деревнишки от тяжелого болезненного духа столицы потянулись те, кому было куда бежать, – придворные чины, столичные дворяне. Все приказы заперты, дьяки и подьячие умерли, и все бегут из Москвы, опасаясь заразы», – сообщали царю Тишайшему в Вязьму. Оставленные ведать столицу бояре князья Пронский и Хилков перебрались из домов на открытые места, написав царю покаянно: «В Москве в слободах помирают многие люди скорою смертью, и в домишках наших тоже учинилось, и мы, холопы твои, покинув домишки свои, живем в огородах.

Тишайший в Вязьме неоднократно перечитывал письмо патриарха, которое он получил еще в стане шатровом под Смоленском, где встревоженный Никон воздыхал: «Не положил ли Господь Москву и окрестные города пусты?» Порадовало Тишайшего, что по его настоянию, царица с царевичем Алексеем, царевнами и сестрами царя в середине июля отправились в Троицкий поход, и уже не возвращались в столицу, закружив по дворцовым селам и дорожным станам. В августе к ним в Калязине присоединился и патриарх, которому было велено находиться при царской семье для «бережения ее от морового поветрия».

От Никона, царевича и царицы к боярам Пронскому и Хилкову постоянно слали грамотки с главным вопросом: «Не тишает ли в столице моровое поветрие?» Но оно не «не тишало», а напротив, «множилось» и «день ото дня больше пребывало», опустошая уже не отдельные дворы, а целые улицы и слободы, поскольку народ справедливо считал, что язва и мор вызваны божьим наказанием за церковное попустительство и рвение Никона усложнить жизнь православных его «гремучими» нововведениями. Потом уже Тишайший царь узнает от своих доверенных лиц, что происходило в столице, и что стыдливо умолчал «благоразумный и хитро-мудрый, сам себе на уме Никон. А произошло то, чего больше всего боялся царь Тишайший: возникли первые волнения против нововведений Никона с его новациями в церковных службах и книгах молитвенных.

Уже 25 августа 1654 года в опустошаемой эпидемией Москве произошли бурные волнения против нововведений. Москвичи после обедни в Успенском соборе подступили к наместнику, князю Михаилу Пронскому. Бунтари принесли в киоте икону «Спас Нерукотворный», лик и образ которой кощунственно были соскребаны. Когда боярин Пронский вышел из собора, земские люди подошли к нему и начали гневно говорить:

– Взят этот образ на патриархов двор у тяглеца новгородской сотни, Софрона Лапотникова, и отдан ему образ из тиунской избы для переписки, лице выскребено, а скребли образ по указу патриарха Никона.

И выступил вперед Лапотников и стал говорить:

– Мне было от этого образа важное знамение, приказано показать его мирским людям, а мирские люди за такое поругание должны стать и защитить истинную православную веру.

Мирские люди подхватили это и гневно, надрывно кричали такие опасные слова:

– На всех теперь гнев Божий за такое поругание, так делали иконоборцы. Во всём виноват патриарх Никон. Держит он ведомого еретика Арсения, дал ему волю, велел ему быть у справки печатных книг, и тот чернец много старых святых книг митрополита Макария перепортил. Ведут нас еретики к конечной гибели! Недаром через это язва к нам пришла и мор косит людей, и те мрут, как мухи…

И еще выкрикивали злобно боярину Пронскому из толпы:

– Патриарху Никону пристойно было быть на Москве и молиться за православных христиан, а он Москву покинул, и попы, смотря на него, многие от приходских церквей разбежались, православные христиане помирают без покаяния и без причастия. Напишите, бояре, к государю царю, чтоб до государева указа патриарх и старец Арсений куда-нибудь не ушли…