VZ. Портрет на фоне нации

Нормандская четверка называется так потому, что 6 июня 2014 года в Нормандии праздновалось 70-летие высадки союзников. Президентом Франции был тогда Франсуа Олланд — признаться, мало чем запомнившийся: самый непопулярный президент за всю историю выборов и единственный лидер Пятой республики, даже не попытавшийся избраться на второй срок. Именно Олланду явилась идея пригласить на праздник одновременно Путина и Порошенко, чтобы они попытались договориться. Договорились единственно о том, что будут регулярные встречи министров иностранных дел, а на полях саммитов — консультации президентов. Россия с 2014 года вела разговоры о федерализации Украины и особом статусе Донбасса. 11 февраля 2015 года после долгих приготовлений состоялась 17-часовая встреча в Минске, организованная Александром Лукашенко: он единственный, кому она была реально полезна, потому что на фоне Путина он временно перестал выглядеть главным монстром Европы и даже снискал репутацию миротворца. Россия упрямо заявляла, что выступает посредником в украинской гражданской войне — это вообще был любимый принцип: они там воюют, а мы всего лишь защищаем русскоязычное население. Особо муссировался тезис «ихтамнет», и российские войска на Донбассе во всем мире стали называть ихтамнетами. Положение Украины в тот момент было катастрофическое: как раз случился Дебальцевский котел, и договариваться под прямым военным давлением было необходимо. Разговаривали в Минском дворце независимости, в переговорах участвовали (в неясном статусе, они и подписали соглашения без указания должностей) тогдашние лидеры самопровозглашенных ДНР и ЛНР Захарченко и Плотницкий — Захарченко с тех пор взорвали, Плотницкого свергли после неудачного покушения, он бежал в Россию, где его не видно и не слышно. Запомнился он главным образом тем, что термин «Евромайдан» объяснял захватом власти в Украине евреями.

Минские соглашения, которые Порошенко подписал под страшным российским нажимом при миротворческом попустительстве Европы (Меркель и Олланд были искренне убеждены, что договариваться с Путиным можно и должно), были невыполнимы в принципе. Путин много раз с тех пор повторял, что Европа и Украина обманывали его сознательно и что никто эти соглашения выполнять не собирался; прежде всего не собиралась этого делать сама Россия, потому что контроль над границей к Украине так и не вернулся. Зеленский с самого начала говорил о необходимости пересмотра или адаптации Минских соглашений. «Коллективом "нормандского формата" мы не отделаемся, и никто не отделается. Сильные мира сего, включая Штаты и Россию, сядут и подпишут, что есть такой вот путь. Но там должно быть три-четыре-пять пунктов о безопасности нашей страны. Тогда это разговор». Он называл соглашения бездарными, ставящими Украину в заведомо проигрышную позицию, а накануне вторжения России, понимая, что терять нечего, высказался прямо: «Я запрыгнул в этот поезд, который, честно говоря, уже катился в пропасть. Под «поездом» я подразумеваю эти соглашения в целом. Каждый пункт представляет собой вагон, и когда начинаешь его разбирать, понимаешь: все устроено так, что одна сторона не может что-то выполнить, а другая сторона замораживает конфликт».

Из всего наследия Порошенко, будем откровенны, именно Минские соглашения были самым тяжелым и в некотором смысле постыдным для Зеленского пунктом. Ему приходилось отказываться от главного принципа Порошенко — любой ценой договариваться с Россией, а в это время, пользуясь передышкой, выстраивать нормальную армию. (Не будем делать из Порошенко соглашателя и пацифиста: риторика у него была отнюдь не мирная, и он с самого начала понимал, что мир на Донбассе не устраивает прежде всего Путина). Зеленский, отдадим ему должное, не предъявлял Порошенко претензий за этот насильно подписанный, по определению невыполнимый договор: думаю, единственными людьми, которые хоть отчасти верили в его осмысленность, были Олланд и Меркель, но и Меркель еще в 2014 году сказала Обаме по телефону, что Путин утратил связь с реальностью. Зеленский объяснил Минск так: «Я не увидел в договоренностях желания сохранить независимость Украине. Я понимаю их (Запада — Д. Б.) точку зрения: в первую очередь они хотели немного утолить аппетиты России за счет Украины. Промедление совершенно нормально в дипломатии». Ну вот, они промедлили, и что-то, возможно, действительно выгадали — у Украины было по крайней мере шесть лет, чтобы подготовиться к войне (Порошенко в интервью Би- би-си сказал — восемь). У России, правда, тоже. Украина свое время использовала более эффективно.