VZ. Портрет на фоне нации

Почему эта война стала неизбежной? Собственно, политологи самого разного толка предсказывали ее с середины девяностых, когда стало ясно, что Чечней дело не ограничится. Крепнущий тоталитарный режим нуждается в войне как в главном допинге; война сплачивает народ вокруг власти и позволяет не менять ее до победы или окончательного поражения. Вероятно, шанс избежать войны у Зеленского был, если бы он пошел на требования Кремля; но на том же саммите он сказал журналистам, что, если его будут особенно активно склонять к дословному выполнению Минских договоренностей, на следующий саммит приедет другой президент. Украинское общество отлично понимало, что федерализация Украины для России — способ не просто впихнуть за шиворот соседу раскаленную картошку Донбасса, но кратчайший путь к заражению Украины как таковой все тем же раздраем. Нагнуть Украину, заставить ее признать Донбасс, пойти на переговоры с Гиви или Моторолой — цель не столько геополитическая, сколько, так сказать, психологическая. В результате молодой президент дал бы повод для бесконечных шуток о недоношенности, а Путин предстал бы зубром мировой политики. Но, как известно, первые да будут последними. Из Грина мы знаем о «железном смехе дряхлого прошлого». Но бывает и смех будущего, и этот смех — пусть тщательно скрываемый — Путин услышал поздним вечером 9 декабря. Таких вещей прошлое не прощает.

Встреча через четыре месяца не состоялась — мир проходил через ковид, первую волну турбулентности, обозначившую начало великого кризиса двадцатых. (Кто не верит — поговорим через десять лет, если выживем и коллапс тридцатых не расплющит нас окончательно).

Сейчас мне придется сказать вещь печальную и, может быть, кощунственную. Полуудачи и откровенные неудачи первых двух лет президентства Зеленского связаны с тем, что политик нового типа, для которого важней всего сплоченность, взаимопонимание, чувство команды и единство цели, мог триумфально избраться в Украине, но сохранять рейтинг не мог никак. Ему предстояли непопулярные меры, его былые соратники и благожелатели немедленно разочаровывались, как только эти непопулярные меры касались их лично, да вдобавок ему все время предстояло действовать в условиях компромисса — то с олигархами, от которых слишком многое зависело, то с Россией, от которой зависел худой (все более худой) мир. Перевернуть новую страницу, на чем с самого начала настаивал Зеленский, ему не удавалось. То, для чего хорош был Порошенко, о котором тут же начали ностальгически жалеть, не удавалось человеку, предлагавшему новую парадигму украинской политики, новую модель страны, свободную и от советских рудиментов, и от провинциального чванства. Для того чтобы у Зеленского начало что-то получаться, как ни ужасно это звучит, понадобилась катастрофа государственного масштаба.

Появилось сплоченное общество — та команда единомышленников, с которой он привык иметь дело. Востребованы оказались главные качества с точки зрения модерниста — скорость реакции, умение держать себя в руках, высокая мотивация. Появилась возможность безоглядно развязаться с наиболее влиятельными олигархами, среди которых были люди отважные и принесшие много пользы Украине — но делить с ними власть президент нового типа не мог. Наконец, исчезла необходимость договариваться с Россией, терпеть ее шантаж и прямую ложь. Именно война обычно легитимизирует диктатора, уж в России-то мы это знаем как никто, но и лидеру нового типа она развязывает руки. Война укрепила власть Сталина — но и привела к власти де Голля; война выдвинула сервильного прозаика Бубеннова — но и Гроссмана, и Виктора Некрасова. Война не решает ни одной проблемы, напротив, она загоняет их вглубь, и мы не можем не заметить, что после войны на Украину обрушатся все отложенные и нерешенные вопросы, начиная от пресловутой коррупции и кончая национализмом. Война — миг величайшего национального стресса, и Зеленскому с самого начала нужна была обстановка радикальной новизны — не такой ценой, конечно, но другой не предлагали.

Участнику и зрителю этой драмы остается только изумляться черному юмору и парадоксальной мудрости сценариста. Главный парадокс биографии Зеленского заключается в том, что президент, готовившийся к миру, избранный для заключения мира, на базе усталости от тлеющей донбасской войны, для мира совсем не подошел, установить его не смог, а по итогам двух лет сравнительно мирной работы разочаровал даже пылких своих сторонников. Но несистемный, во всех отношениях неожиданный, непрофессиональный политик идеально сгодился для войны, для противостояния жестокому, предельно циничному агрессору — к чему, кажется, сам себя считал в принципе непригодным. Интуиция нации, как выяснилось, вполне материальный фактор, нагляднейшая иллюстрация к словам Исайи: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне». Спасение в лице единственно нужного человека всегда приходит не с той стороны, откуда ждут, и вне зависимости от того, как Зеленский закончит свой президентский срок, миссию он уже осуществил, такое не забывается.