— Я тут, собственно, по личному делу, Мартин, прежде всего по личному…
— Но по личным делам я принимаю дома, — заметил Циммерман.
— Я как раз оттуда, — ответил Шлоссер. — И пришел по поручению твоей жены, моей клиентки, давшей мне все полномочия.
— Ты это всерьез? — Циммерман внимательно взглянул на Шлоссера. — И в самом деле выпросил у нее полномочия? Но для чего?
— Ничего я не выпрашивал, она мне просто доверяет, — раздраженно возразил Шлоссер и добавил: — А ее доверие меня очень трогает, поскольку вытекает из нашей многолетней дружбы…
— И что ты себе хочешь на этом выгадать?
— Но, Мартин, не делай вид, что не понимаешь! — Шлоссер начал волноваться. — Речь ведь идет о твоем сыне, и я хочу помочь!
— Понимаю, — протянул Циммерман. — Шмельц поручил тебе защищать своего сына. И если у тебя получится, папуля на твой счет не поскупится. И ты прикинул, что сообщником Амадея был сын комиссара полиции, значит, его отец может повлиять на расследование в его пользу. Не так ли?
— Прошу тебя, Мартин, откуда такие подозрения! Если я пока не реагирую на твои выпады…
— …То только ради нашей нежной дружбы в детстве! Знаю–знаю. И ради Маргот, не так ли?
— Еще раз повторяю, я хочу помочь твоему сыну. И что бы ты обо мне ни думал, факт есть факт: как адвокат я могу многое сделать для Манфреда. С твоей, разумеется, помощью.
— Полиция существует не для того, чтобы оказывать услуги адвокатам!
— Значит, ты будешь преследовать собственного ребенка! — патетически воскликнул Шлоссер. — И даже не хочешь заручиться помощью квалифицированного юриста?
— Во всяком случае, не от тебя! — решительно заявил Циммерман.
* * *
В половине двенадцатого утра состоялось торжественное открытие нового участка мюнхенского метрополитена.
Тянулся обычный, рутинный церемониал. На трибуне сменялись представительные ораторы.
Земельный министр транспорта: «Пусть Божье благословение будет на этом сооружении!»
Председатель баварского парламента: «Еще одна славная веха!»
Бургомистр Мюнхена: «Сегодня мы прежде всего думаем о принципах гуманности…»
Под трибуной теснились духовой оркестр, делегация метростроевцев, представители городской транспортной компании, депутаты магистрата, члены земельного ландтага, журналисты и «благодарные обыватели» — всего сотни две–три людей.
Не было там недостатка и в третьеразрядных политиках, строительных махинаторах, агентах и поставщиках. Среди журналистов суетилась кучка стажеров, пытавшихся привлечь внимание известных телевизионных комментаторов. И в центре всего этого — несколько больших людей мира прессы.
Здесь — словно бы случайно — вдруг оказались рядом Петер Вардайнер и Анатоль Шмельц. Делая вид, что слушают напыщенные речи, они ненароком косились друг на друга.
Потом Вардайнер шепотом спросил:
— Ну что, съели?
Шмельц тихо, огорченно ответил:
— Вы, видно, думаете, что можете творить что угодно и что вам нечего бояться?
— Ну а кого? — спросил Вардайнер. — Эта кучка мошенников, хапающих все подряд, у меня уже вот где! Когда–то нужно было сказать вслух все, что я знаю и что о них думаю. Но это только начало.
— Вам явно вскружили голову мысли о собственной значимости, — бросил Шмельц.
— Возможно, но это лучше, чем быть в числе лакеев, готовых влезть кому угодно в задницу.
Шмельц, разумеется, не принял это на свой счет. Но он был потрясен, услышав такое из уст человека, бывшего супругом Сузанны, и едва смог выдавить:
— Господи Боже, Вардайнер, что вы вообще знаете о людях, которые, чтобы выжить, должны быть максимально лояльны к своему окружению, чья жизнь — как крестный путь, полный непонимания и притеснений?
— Послушайте, как вы сами это выносите?
— Что именно?
— Да ваши вечные приступы горючей жалости к самому себе!
Министр транспорта разрезал широкую белую ленту. Раздались овации, словно какой–то боксер сумел нокаутировать соперника. Духовой оркестр сыграл торжественный марш. Почетные гости направились в туннель на пробный рейс, за ними повалили остальные.
Вардайнер и Шмельц на несколько секунд остались одни. Шмельц хмуро заявил:
— У вас больное честолюбие. Вы уже не в состоянии думать и вести себя как нормальный человек. Но вот однажды придется пожалеть об этом. Возможно, очень скоро.
Вардайнер только усмехнулся. Возможно, последний раз в жизни.
* * *
Примерно в то же время, около полудня, в кабинет Циммермана вошел капитан Крамер–Марайн и без тени сомнения заявив:
— Ну, этот орешек мы раскололи!
Циммерман ждал этих слов и предложил капитану кресло. Тот с удовольствием уселся поудобнее.
— Автомобиль по делу на Нойемюлештрассе мы уже можем и идентифицировать. Анализ частиц лака дал абсолютно однозначные результаты.
Он разложил с полдюжины страниц, где были записаны результаты анализов. Из них следовало, что при убийстве Хорстмана был использован автомобиль единственного типа. Новейшая и редкая модель, которую делают только на заказ.
— Изумительно, — признал Циммерман. — Ваши эксперты поработали на славу. И что же дальше? Вы уже знаете, кто может позволить себе такую роскошь?