– Ну, этого я не знаю. Но это хорошая, большая библиотека.
– Больше ста тысяч книг, как вам кажется? Полмиллиона там, наверно, не будет? – Он не дожидался ответов и говорил сам с собой. – Нет, конечно, нет. А сколько книг можно брать сразу?
Великая тень его голода склонилась над ней: он рвался из себя, наружу, пожирая ее вопросами.
– А какие у вас девушки? Блондинки или брюнетки?
– Да те и другие, – но темноволосых, пожалуй, больше.
Она смотрела на него сквозь тьму, посмеиваясь.
– Красивые?
– Ну, не знаю. Это уж вы сами должны решать, Юджин. Я ведь одна из них. – Она поглядела на него со скромным бесстыдством, предлагая себя для обозрения. Потом с дразнящим смешком сказала: – По-моему, вы плохой мальчик, Юджин. Очень плохой.
Он лихорадочно закурил еще одну сигарету.
– Все бы отдала за папиросу, – пробормотала «мисс Браун». – Но тут, наверное, нельзя? – Она посмотрела по сторонам.
– Почему бы и нет? – нетерпеливо сказал он. – Никто вас не увидит. Сейчас темно. Да и какое это имеет значение?
По его спине пробегали электрические токи возбуждения.
– Пожалуй, я покурю, – шепнула она. – У вас найдется сигарета?
Он протянул ей пачку; она встала, чтобы прикурить от крохотного пламени, которое он прятал в ладонях. Прикуривая, она прислонилась к нему тяжелым телом, закрыв глаза и сморщив лицо. Она придержала его дрожащие руки, чтобы огонек не колебался, и не сразу отпустила их.
– А что, – сказала «мисс Браун» с лукавой улыбкой, – если ваша мама увидит нас? Вам влетит!
– Она нас не увидит, – сказал он. – К тому же, – добавил он великодушно, – почему женщины не могут курить, как мужчины? Ничего плохого в этом нет.
– Да, – сказала «мисс Браун». – Я тоже считаю, что на такие вещи следует смотреть широко.
Но в темноте он усмехнулся, потому что, закурив, она выдала себя. Это был знак – признак профессии, безошибочный признак разврата.
Потом, когда он сел возле нее на перила и положил ей на плечи руки, она пассивно отдалась его объятию.
– Юджин! Юджин! – сказала она с насмешливым упреком.
– Где ваша комната? – спросил он.
Она сказала.
Позднее Элиза во время одного из своих быстрых налетов из кухни бесшумно возникла возле них.
– Кто тут? Кто тут? – сказала она, подозрительно вглядываясь в темноту. – А? Э? Где Юджин? Кто-нибудь видел Юджина?
Она прекрасно знала, что он здесь.
– Да, я здесь, – сказал он. – Что тебе нужно?
– А! Кто это с тобой? Э?
– Со мной мисс Браун.
– Почему бы вам не посидеть тут, миссис Гант? – сказала «мисс Браун». – Вам же, наверно, жарко, и вы устали.
– О! – неловко сказала Элиза. – Это вы, «мисс Браун»? Я не могла разглядеть, кто тут. – Она включила тусклую лампочку над дверью. – Здесь очень темно. Кто-нибудь может сломать ногу на ступеньках. Вот что я вам скажу, – продолжала она светским тоном, – как легко дышится на воздухе. Если бы я могла все бросить и жить в свое удовольствие…
Она продолжала этот добродушный монолог еще полчаса, все время быстро зондируя взглядом две темные фигуры перед собой. Потом нерешительно, неуклюже обрывая одну фразу за другой, она вернулась в дом.
– Сын, – тревожно сказала она перед уходом, – уже поздно. Ложись-ка ты спать. Да и всем пора.
«Мисс Браун» любезно согласилась и направилась к двери.
– Я пошла. Я что-то устала. Спокойной ночи.
Он неподвижно сидел на перилах, курил и прислушивался к звукам в доме. Дом отходил ко сну. Он поднялся по черной лестнице и увидел, что Элиза собралась удалиться в свою келью.
– Сын, – сказала она тихо, несколько раз укоризненно покачав сморщенным лицом. – Вот что я тебе скажу – мне это не нравится. Это нехорошо, что ты так поздно засиживаешься наедине с этой женщиной. Она тебе в матери годится.
– Она ведь у тебя живет? – сказал он грубо. – Не у меня. Я ее сюда не звал.
– Во всяком случае, – обиженно сказала Элиза, – я с ними не якшаюсь. Я держу свою голову высоко, не хуже других. – Она улыбнулась ему горькой улыбкой.
– Ну, спокойной ночи, мама, – сказал он с болью и стыдом. – Забудем о них хоть на время. Какое это имеет значение?
– Будь хорошим мальчиком, – сказала Элиза робко. – Я хочу, чтобы ты был хорошим мальчиком, сын.
В ее тоне была виноватость, оттенок сожаления и раскаяния.
– Не беспокойся! – сказал он резко, отворачиваясь, как всегда болезненно пронзенный ощущением детской невинности и упорства, которые лежали в основе ее жизни. – Не твоя вина, если я не такой. Я тебя не виню. Спокойной ночи!
Свет в кухне погас, он услышал, как тихонько стукнула дверь его матери. По темному дому веяли прохладные сквозняки. Медленно, с бьющимся сердцем, он начал подниматься по лестнице.
Но на темной лестнице, где звук его шагов глох в толстом ковре, он столкнулся с телом женщины и по благоуханию, похожему на аромат магнолии, узнал миссис Селборн. Они вцепились друг другу в плечи, застигнутые врасплох, затаившие дыхание. Она наклонилась к нему, и по его лицу, воспламеняя щеки, скользнули пряди ее белокурых волос.
– Тсс! – прошептала она.