Взгляни на дом свой, ангел

Юджин медленно поднялся по скрипучим ступенькам и вошел в открытую дверь. Жаркая масса углей тлела в камине. Он снял пальто и шляпу и бросил их на деревянную кровать. Потом он напряженно сел в качалку и наклонился вперед, вытянув дрожащие руки поближе к теплу. Комнату освещали только угли, но в их тусклом ровном красном отсвете он разглядел старые обои в грязных потеках, местами оборванные и свисающие шуршащими лентами. Он сидел тихо, наклонившись вперед, но время от времени все его тело сотрясала отчаянная дрожь. «Зачем я здесь? Это не я»,— думал он.

Вскоре он услышал на лестнице тяжелые медленные шаги Лили. Она вошла в струящемся потоке света, держа перед собой лампу. Теперь он мог ее разглядеть. Лили была пожилая деревенская женщина, тяжеловесная, нездорово опухшая. У глаз ее и в уголках гладкого крестьянского рта лежала сетка тонких морщин, словно ей приходилось много работать на солнце. У нее были черные волосы, жесткие и густые. Она была густо напудрена белым тальком. Ее чистое широкое ситцевое платье было без пояса, как у обыкновенной домашней хозяйки, но в качестве уступки своей профессии она носила красные шелковые чулки и ночные туфли из красного фетра, обшитые мехом, в которых она шагала тяжело и косолапо.

Она закрыла дверь и подошла к камину, где стоял Юджин. Он обнял ее с лихорадочным желанием, лаская длинными нервными руками. Нерешительно он сел в качалку и неуклюже притянул ее к себе на колени. Она подчинялась его поцелуям с жесткой и бесстрастной скромностью провинциальной шлюхи, отворачивая рот. От прикосновения его холодных рук она вздрогнула.

— Ты холоден как лед, сынок,— сказала она.— Почему это?

Она принялась растирать его руки с грубым смущенным профессионализмом. Потом нетерпеливо встала.

— Ну, давай начинать,— сказала она,— где мои деньги?

Он сунул ей в руку две смятые бумажки.

Потом он лег рядом с ней. Он дрожал, расстроенный и бессильный. Страсть в нем умерла.

Прогоревшие угли провалились сквозь решетку. Утраченное яркое чудо погасло.

Когда он сошел вниз, Джим Триветт уже ждал в передней, держа Тельму за руку. Лили тихонько выпустила их наружу, сперва выглянув сквозь решетку в туман и прислушавшись.

Потише,— прошептала она.— На той стороне кто-то стоит. Они вроде начали следить за нами.

Приходи еще, Верзила,— пробормотала Тельма, сжимая его руку.

Они осторожно вышли и крадучись выбрались на дорогу. Туман сгустился: воздух был насыщен мелкими колючими каплями влаги.

На углу в свете фонаря Джим Триветт шумно с облегчением вздохнул и смело зашагал вперед.

— Черт! — сказал он.— Я думал, ты уж никогда не придешь. Чем ты там с ней занимался, Длинный? — Потом, заметив выражение лица мальчика, он добавил с живым сочувствием: — Что случилось, Джин? Тебе неxoporrro!

— Погоди! — сказал Юджин невнятно.— Сейчас!

Он отошел к канаве, и его вырвало. Он выпрямился и вытер рот носовым платком.

Ну, как? — спросил Джим Триветт.— Лучше?

Да,— сказал Юджин.— Теперь все в порядке.

— Почему ты не сказал, что тебя тошнит? — заметил Джим Триветт с упреком.

Это началось вдруг,— сказал Юджин и, помолчав, добавил: —Наверное, съел что-нибудь не тоу этого проклятого грека.

А мне так ничего,— сказал Джим Триветт.— Выпьешь чашку кофе, и все будет в порядке,— бодро добавил он.

Они медленно взбирались на холм. Мертвенный свет от мигающих фонарей на углах падал на фасады убогих домишек.