Взгляни на дом свой, ангел

— К черту! — взревел он и запустил башмаками в стену.

В дверь заглянула Элиза.

Ты всегда будешь сидеть без гроша, милый, до тех пор пока не перестанешь швырять деньги на ветер. И знаешь: это ведь очень дурно, если подумать.— Она печально покачала головой, собрав рот в пуговку.

О, бога ради! — проворчал он.— Нет, только послушать! Черт побери, ты когда-нибудь слышала, чтобы я у кого-нибудь что-нибудь просил? — крикнул он гневно.

Она взяла башмаки и отдала их Юджину.

— Жаль выбрасывать хорошие башмаки,— сказала она.— Померяй-ка их, милый.

Он их померил. Ноги у него были уже больше, чем у Бена. Он осторожно сделал несколько ковыляющих шагов.

Ну, как они тебе? — спросила Элиза.

Как будто ничего,— ответил он с сомнением.— Только жмут немного.

Ему понравилась тугая крепость кожи, ее добротный запах. Таких хороших башмаков у него еще никогда не было.

В кухню вошел Бен.

— Поросенок! — воскликнул он.— У тебя же ножища, как лошадиное копыто!

Хмурясь, он нагнулся и пощупал натянувшуюся кожу. Юджин вздрогнул.

Мама, ради бога! — раздраженно сказал Бен.— Не заставляй малыша носить их, раз они ему малы. Я куплю ему другие, если тебе жалко потратить деньги.

А эти-то чем плохи? — спросила Элиза. Она потыкала в них пальцем.— Пф! — сказала она.— Отлично сидят. Все башмаки сначала немного жмут. Ничего с

ним не сделается.

Через полтора месяца Юджин вынужден был сдаться. Жесткая кожа не растягивалась, с каждым днем его ноги болели сильнее. Он хромал все заметнее и заметнее, и походка у него стала деревянной, словно он шагал по кубикам. Ступни у него онемели и отнимались, подушечки мучительно горели. Однажды Бен в ярости повалил его на пол и сорвал с него эти башмаки. Прошло несколько дней, прежде чем он снова стал ходить свободно. Но пальцы его ног, прежде прямые и сильные, были теперь изуродованы: притиснутые друг к другу, они покрылись шишками, искривились и загнулись, ногти взбугрились и омертвели.

— Как жалко выбрасывать такие хорошие башмаки,— вздохнула Элиза.

Но у нее бывали странные припадки щедрости и великодушия. Он ничего не понимал.

В Алтамонт приехала с запада молодая девушка. Она сказала, что она родом из Севира, городка в горах. У нее было большое смуглое тело, черные волосы и глаза индианки из племени чероки.

— Помяните мое слово,— сказал Гант,— у нее в жилах течет кровь чероки.

Она сняла комнату и изо дня в день качалась в кресле-качалке у огня в гостиной. Она казалась застенчивой, испуганной и угрюмой — манеры у нее были провинциальные и вежливые. Она никогда ни с кем не заговаривалa первой и только отвечала на вопросы.

Иногда она чувствовала себя плохо и не вставала с постели. Тогда Элиза сама относила ей завтрак, обед и ужин и была с ней очень ласкова.

Изо дня в день девушка качалась всю ненастную осень напролет. Юджин слышал, как ее широкие подошвы ритмично ударяются в пол, непрерывно раскачивая качалку. Звали ее миссис Морган.

Как-то, когда он подкладывал новые потрескивающие куски угля на рдеющую массу в камине, в гостиную вошла Элиза. Миссис Морган продолжала невозмутимо качаться. Элиза немного постояла у огня, задумчиво поджав губы и спокойно сложив руки на животе. Она посмотрела в окно на обложенное тучами небо, на обнаженную пустую улицу, где бушевал ветер.

— Вот что я вам скажу,— начала она.— Зима обещает быть трудной для бедняков.

— Да, мэм,— угрюмо ответила миссис Морган и продолжала качаться.

Элиза еще немного помолчала.

— Где ваш муж? — спросила она потом.

— В Севире,— сказала миссис Морган.— Он служит на железной дороге.

Что? Что? Что? — комично зачастила Элиза.— Служит на железной дороге, вы сказали? — резко спросила она.

Да, мэм.

Что-то мне странно, что он ни разу вас не навестил,— сказала Элиза с колоссальной обличающей безмятежностью.— По-моему, так поступают только самые

никудышные мужчины.

Миссис Морган ничего не сказала. Ее смоляно-черные глаза поблескивали, отражая пламя камина.

Есть у вас деньги? — спросила Элиза.

Нет, мэм,— сказала миссис Морган.

Элиза стояла монументально, наслаждаясь теплотой огня, поджимая губы.

— Когда вы ждете ребенка? — спросила она вдруг.

Сначала миссис Морган ничего не ответила. Она продолжала качаться.

— Да уж, пожалуй, меньше месяца осталось,— сказала она потом.

Она с каждой неделей становилась все толще и толще.

Элина нагнулась и задрала юбку, открыв по самое колено ногу в бумажном чулке, вздутом от заправленных в него фланелевых панталон.

Фью-у! — воскликнула она с игривым смущением, заметив, что Юджин смотрит на нее во все глаза.— Отвернись, милый,— приказала она, хихикнув, и провела пальцем по носу. Сквозь вязку чулка смутно просвечивала зелень туго свернутой пачки банкнот. Она вытащила их.

Ну, пожалуй, без денег вам не обойтись,— сказала Элиза, отделяя от пачки две десятидолларовые бумажки и отдавая их мисис Морган.

Спасибо, сударыня,— сказала миссис Морган, беря деньги.

И можете остаться здесь, пока совсем не оправитесь,— сказала Элиза.— Я знаю хорошего доктора.

Мама, ради всего святого! — бесилась Хелен.— Откуда ты только выкапываешь всех этих людей.