Взгляни на дом свой, ангел

Весной Гант снова запил; но за две-три недели его жажда сошла на нет, и он пристыженно вернулся в обычную колею. Однако Элиза готовила перемену в их жизни.

Шёл 1904 год, и в Сент-Луисе предстояло открытие Всемирной выставки — она должна была дать зрительное представление об истории цивилизации и быть лучше, больше и величественнее всех прежних подобных выставок. Многие алтамонтцы думали её посетить, и Элиза была заворожена возможностью соединить путешествие с выгодой.

— Знаете что, — как-то вечером задумчиво начала она, отложив газету. — Пожалуй, надо бы сложиться и уехать.

— Уехать? Куда?

— В Сент-Луис, — ответила она. — А если всё пойдёт гладко, мы могли бы и совсем туда перебраться.

Она знала, что мысль о полном изменении налаженной жизни, о путешествии в новые края в поисках нового счастья не может не показаться ему заманчивой. Об этом много было переговорено в прошлом, когда он решил расторгнуть свои договор с Уиллом Пентлендом.

— Что ты там намерена делать? Как быть с детьми?

— А вот что, сэр, — ответила она самодовольно, с хитренькой улыбочкой поджимая губы. — Я просто подыщу хороший большой дом и буду сдавать комнаты приезжим из Алтамонта.

— Боже милосердный, миссис Гант! — возопил он трагически. — Вы же ничего подобного не сделаете! Умоляю вас.

— Пф, мистер Гант! Что ещё за глупости! В том, чтобы брать жильцов, ничего зазорного нет. У нас в городе этим занимаются самые почтенные люди.

Она знала, как уязвима его гордость, — он не мог вынести мысли, что его сочтут неспособным содержать семью: он любил хвастливо повторять, что он «хороший добытчик». Кроме того, постоянное пребывание под его кровом тех, кто не был плотью от его плоти, насыщало атмосферу угрозой, разрушало стены его замка. И наконец, он питал неодолимое отвращение к самой идее жильцов — есть хлеб, оплаченный презрением, насмешками, и деньгами тех, кого он именовал «постояльцами-голодранцами», было немыслимым унижением.

Она знала всё это, но не понимала его чувства. Не просто владеть собственностью, но и извлекать из этой собственности доход — это входило в религиозное кредо её семьи, и она превзошла их всех, когда задумала сдать внаём часть своего жилища. Из всех Пентлендов она одна была готова отказаться от маленького дома-замка, отделённого рвами от остального мира; только она одна, казалось, не ценила укромности, которую даруют замковые стены. И только она одна из них носила юбку.

Она ещё продолжала кормить Юджина грудью, когда ему пошёл четвёртый год, но в эту зиму она отняла его от груди. Что-то в ней кончилось, что-то началось.

В конце концов она добилась своего. Иногда она задумчиво и убедительно доказывала Ганту осуществимость своего проекта. Иногда во время его вечерних филиппик она, огрызаясь, использовала свою поездку на Всемирную Ярмарку, как угрозу. Что именно должно было это ей принести, она не знала. Но она чувствовала, что это станет каким-то началом. И в конце концов добилась своего.

Гант не устоял перед приманкой новых краев. Он должен был остаться дома — и приехать позднее, если всё пойдёт хорошо. Его прельщала и мысль о временном освобождении. В нём пробудились отзвуки былых стремлений его юности. Его оставляли дома, но мир для одинокого человека полон притаившихся невидимых теней. Дейзи училась в последнем классе — она осталась с ним. Но разлука с Хелен причинила ему боль. Ей уже почти исполнилось четырнадцать лет.

В начале апреля Элиза отбыла со своим взбудораженным выводком, держа Юджина на руках. Он был совсем сбит с толку этой калейдоскопической суетой, но полон любопытства и энергии.

В дом нахлынули Таркинтоны и Данкены, начались слёзы и поцелуи. Миссис Таркинтон взирала на неё с почтительным ужасом. Все соседи были несколько сбиты с толку этим событием.

— Ну, как знать… как знать… — говорила Элиза со слезливой улыбкой, наслаждаясь сенсацией, которую вызвало её решение. — Если всё пойдёт хорошо, мы, пожалуй, там и останемся.

— Вернётесь, вернётесь! — объявила миссис Таркинтон с бодрой уверенностью. — Лучше Алтамонта места не найти!

На вокзал они поехали в трамвае. Бен и Гровер сидели рядом, весело охраняя корзину со съестными припасами. Хелен нервно прижимала к груди ворох свёртков. Элиза оценивающе поглядела на её длинные прямые ноги и вспомнила, что Хелен предстоит ехать за полцены — по детскому билету.

— Послушайте-ка, — начала она, пряча смешок в ладони и толкая Ганта локтем, — ей придётся свернуться улиткой, верно? Все будут думать, что ты уж очень рослая для одиннадцати-то лет, — продолжала она, обращаясь прямо к девочке.

Хелен нервно заерзала на сиденье.

— Зря мы так сделали, — пробормотал Гант.

— Пф! — сказала Элиза. — Никто на неё и внимания не обратит.

Он усадил их в спальный вагон, где ими занялся услужливый кондуктор.

— Пригляди за ними, Джордж, — сказал Гант и сунул кондуктору монету. Элиза впилась в неё ревнивым взглядом.

Он ткнулся усами в их щёки, а костлявые плечики своей девочки погладил огромной ладонью и крепко её обнял. Элизу что-то больно укололо внутри.