Взгляни на дом свой, ангел

Они неловко молчали. Необычность, нелепость всего её проекта и чудовищная неразбериха, в которую превращалась жизнь, мешали им говорить.

— Ну, — начал он, — наверное, ты знаешь, что делаешь.

— Ну, я же вам говорила, — сказала она, поджимая губы и глядя в окно. — Как знать, что из этого выйдет.

Он почувствовал неясное умиротворение. Поезд дёрнулся и медленно двинулся вперёд. Он неуклюже её поцеловал.

— Дай мне знать, как только вы доберётесь до места, — сказал он и быстро пошёл к двери.

— До свидания, до свидания! — кричала Элиза и махала ручонкой Юджина высокой фигуре на перроне.

— Дети, — сказала она, — помашите папе.

Они сгрудились у окна. Элиза заплакала.

Юджин смотрел, как заходящее солнце льёт багрянец на порожистую реку и на пёстрые скалы теннессийских ущелий — заколдованная река навеки запала в его детскую память. Много лет спустя она возникала в его снах, населённых неуловимой таинственной красотой. Затихнув от великого изумления, он уснул под ритмичный перестук тяжёлых колёс.

Они жили в белом доме на углу. Перед домом был маленький газон, и ещё узкая полоска травы тянулась вдоль тротуара. Он смутно понимал, что дом находится где-то далеко от центральной паутины и рёва большого города: кажется, он слышал, как кто-то сказал — «в четырёх-пяти милях». А где была река?

Два маленьких мальчика — близнецы с длинными белобрысыми головами и остренькими хитрыми лицами — всё время носились взад и вперёд по тротуару перед домом на трёхколесных велосипедах. На них были белые матросские костюмчики с синими воротниками, и он их свирепо ненавидел. Он смутно чувствовал, что их отец был плохим человеком — упал в шахту лифта и сломал ноги.

У дома был задний двор, обнесённый красным дощатым забором. В дальнем его конце был красный сарай. Много лет спустя Стив, вернувшись домой, сказал: «Этот район там весь теперь застроен». Где?

Как-то на жарком пустом заднем дворе выставили проветривать две кровати с матрасами. Он блаженно растянулся на одной, дыша нагретым матрасом и лениво задирая маленькие ноги. На второй кровати лежал Люк. Они ели персики.

К персику Юджина прилипла муха. Он её проглотил. Люк взвыл от хохота.

— Муху съел! Муху съел!

Его сразу затошнило, тут же вырвало, и потом он ещё долго не мог ничего есть. И старался понять, почему он проглотил муху, хотя всё время видел её.

Наступило раскалённое лето. На несколько дней приехал Гант и привёз Дейзи. Как-то вечером они пили пиво в Делмарских садах. Сидя за маленьким столиком, он сквозь жару жадно смотрел на запотевшую пенящуюся пивную кружку — он представлял, как сунул бы лицо в эту прохладную пену и упился бы счастьем. Элиза дала ему попробовать, и они все покатились со смеху, глядя на его горько удивлённое лицо.

Ещё много лет спустя он помнил, как Гант с брызгами пены на усах могучими глотками осушал кружку — красота этого великолепного утоления жажды зажгла в нём желание сделать то же, и он подумал, что, может быть, не всё пиво горькое и что, может быть, наступит время, когда и он будет приобщён к блаженству, которое дарит этот великий напиток.

Время от времени всплывали лица из прежнего полузабытого мира. Кое-кто из алтамонтцев приезжал и останавливался в доме Элизы. Однажды с внезапно нахлынувшим ужасом он увидел над собой зверское бритое лицо Джима Лайда. Это был алтамонтский шериф; он жил у подножия холма ниже Гантов. Когда Юджину шёл третий год, Элиза уехала в Пидмонт, куда её вызвали свидетельницей в суд. Она отсутствовала два дня, а он был поручен заботам миссис Лайд. Он никогда не мог забыть игривой жестокости Лайда в первый вечер.

Теперь вдруг это чудовище благодаря какому-то дьявольскому фокусу появилось вновь, и Юджин смотрел снизу вверх в гнетущее зло его лица. Юджин увидел, что Элиза стоит рядом с Джимом, и когда ужас на маленьком лице стал ещё отчаяннее, Джим сделал вид, будто собирается с силой опустить руку на её плечо. Его вопль, полный гнева и страха, вызвал смех у них обоих, и Юджин две-три слепые секунды впервые испытывал к ней ненависть — он обезумел от беспомощности, ревности и страха.

Вечером Стив, Бен и Гровер, которых Элиза сразу же отправила на заработки, возвращались с Ярмарки и продолжали возбуждённо болтать, ещё полные дневных событий. Тайком похихикивая, они говорили про хучи-кучи — Юджин понял, что это танец. Стив напевал однообразный навязчивый мотивчик и чувственно извивался. Они пели песню; жалобные и далёкие звуки преследовали его. Он выучил песню наизусть:

Встретимся в Сент-Луисе, Луи,Буду ждать я там.Встретимся на Ярмарке с тобой,Ты увидишь сам.Мы станцуем хучи-кучи…

И так далее.