Взять свой камень

— Это так, — согласился близорукий, — но немцы — культурная нация, не наши босяки. Однако предосторожность тоже не лишняя. Всего доброго! — попрощался он. — Мне пора.

— Нам тоже пора в деревню. Ты как? — Гнат поднялся и поглядел на Ивася. Куда он наладится? Теперь про старую вражду лучше пока забыть — односельчане как-никак, друг дружки держаться надо.

— Пошли, — согласился тот.

Больше не сказав друг другу ни слова, трое мужчин разошлись в разные стороны. Один, прижимаясь к заборам, побрел по направлению к центру городка, а двое других, переждав, пока проедет мимо и скроется в дыму запыленная зеленая полуторка с двумя пограничниками в кабине, начали пробираться к шоссе, ведущему на запад…

* * *

Военврач Сорокин — бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами — как привязанный ходил по коридорам за секретарем райкома Ярошем. Ничего не говорил, не просил, не убеждал, только ходил, и все. Ярош в кабинет, к дребезжащему телефону, — и военврач за ним. Ярош туда, где жгли документы, не подлежавшие эвакуации, — и Сорокин за ним, как тень, как немой укор. Ходил и ходил, второй час подряд. Наконец Ярош не выдержал:

— Слушай, — он взял Сорокина за портупею. — Нет у меня машин! Понимаешь? Нет! Видишь, что творится? — он повернул военврача лицом к окну.

Стекла мелко дрожали от близкой канонады. В стороне, над лесом, вертели смертельную карусель самолеты.

— И подвод нету, — горестно вздохнул Ярош, — и времени нету!

— А у меня много раненых, — высвободился Сорокин. — И вы обязаны помочь вновь поставить их в строй!

— Слушай, сынок, — Ярош потянул его за собой через приемную к дверям кабинета. Привел к столу и предложил стул. — Сядь! Я сейчас столько всего должен, — он взял лист бумаги и ручку, — что голова кругом идет. Архивы обкома застряли здесь, а их надо вывезти, семьи партработников надо вывезти, ценности надо вывезти. Оборудование надо вывезти…

Не переставая говорить, он набросал несколько торопливых строк и промакнул записку большим деревянным пресс-папье. Достал из кармана френча баночку с завинчивающейся крышкой, отвинтил ее, бережно вынул печать и приложил к своей подписи.

— На, — протянул он Сорокину бумагу, — даю тебе право мобилизовать для доставки раненых машины, подводы, любой транспорт. Пойди по дворам, поговори с людьми, они тебе помогут, не откажут Красной Армии… Доставишь раненых на станцию, транспорт направь сюда.

— А как же?..

— Мне он тоже вот так нужен, — провел ребром ладони по своим густо поседевшим усам Ярош, — понимаешь ты это? Что? — повернулся он к вошедшему в кабинет военкому.

Тот, не отвечая, взял со стола графин с водой, приник пересохшими, потрескавшимися губами к горлышку. Пил жадно, делая большие глотки и обливаясь. Капли воды катились по его пыльной гимнастерке с рубиновыми шпалами на петлицах, сворачивались в шарики и скатывались на пол, покрытый слоем черного ломкого пепла сожженных бумаг.

— Станцию разбомбили. Всю, — оторвавшись наконец от горлышка графина, хрипло сказал он. — Танками прет, гад! Части генерала Русиянова еще держат фронт. Связь с Минском есть?

— Нет, — тихо ответил Ярош и, помолчав, грустно добавил: — Еще несколько дней назад мне казалось, что до него очень далеко, до Минска-то. А теперь… Людей собрал?

Военком молча кивнул, опять запрокидывая графин. Напившись, поставил его на край стола и устало опустился на свободный стул. Щелкнул портсигаром, доставая папиросу.

— Станция Вязники цела. Она восточнее и немного в стороне от нас. Там эшелон под парами. Может, туда повезем?

— Слыхал? — обратился к Сорокину секретарь райкома. — Давай, сынок, добывай транспорт, проси у людей помощи и гоните на Вязники. Иди, доктор, время дорого.

Юрий Алексеевич кивнул и пошел к выходу. Он не успел сделать и двух шагов, как двери распахнулись и в кабинете появился бледный капитан в зеленой пограничной фуражке.

— Нет у меня машин, — опережая его, быстро сказал Ярош.

— Что? — переспросил пограничник, напряженно глядя на губы секретаря райкома. — Ах, машины… У меня есть, даже две. Это кто? — он посмотрел на военкома.

— Военком, — удивился Ярош. Что за странный капитан, почему спрашивает? До границы отсюда далековато, как здесь очутился, зачем?

— У меня особо ценный груз, я — капитан Денисов. Нужна охрана, охраны для груза нет. И… дайте воды, пожалуйста!

Сорокин предупредительно подал ему графин и смотрел, как пограничник жадно припал к его горлышку, совсем как несколько минут назад военком. Напившись, Денисов вынул из кармана несвежий носовой платок и вытер губы. Расстегнув пуговицу на кармане гимнастерки, подал секретарю райкома удостоверение:

— Вот документы!

Ярош взял, повертел и недоверчиво покачал седой головой.

— Ты что же, пограничник, почитай, из-под самого Белостока едешь? Далеко забрался. Как же тебе удалось прорваться?

— Надо! — лаконично ответил Денисов.

Военком подал ему стул, с уважением поглядев на вырвавшегося из самого пекла человека в пыльной форме капитана погранвойск НКВД.

— Что вывозишь, капитан? — возвратив документы, спросил Ярош.

— Особо ценный груз, секретный.