— Документы на него есть? — насторожился Ярош. Что еще за секреты? Сейчас не то время, чтобы в райкоме секреты разводить, напускать таинственности.
— Документов нет, — вздохнул Денисов. — Денег у нас полна машина, больше трех миллионов везем из банка. А людей — я сам, мой сержант да два милиционера. И еще девушка, кассир из банка.
— М-да, — военком потер ладонью небритый подбородок. — Лихо! А везете куда?
— До Минска. По своим делам мне торопиться надо. Может, примете миллионы? Сдам и поеду. Время не терпит.
— А во второй машине что? Тоже деньги? — заинтересовался Ярош. Это надо же, три миллиона капитан вывез из-под самого носа у немцев. Силен!
— Ящики из ювелирных магазинов, золото, побрякушки всякие, — Денисов снял фуражку, пристроил ее на колено, провел рукой по лицу, словно стирая с него налипшую паутину. — Народец, который машину сопровождал, растащил чего успел по мелочи, да и разбежался. Расстрелял бы я их как мародеров, да никого уже не было, а машина оказалась на ходу, сам веду. Спать хочу смертельно!
— Та-а-ак, — протянул Ярош, — теперь еще и целый госбанк с ювелирным магазином! Чудеса… Подожди там, — махнул он рукой парню в кепке, заглянувшему в кабинет. Тот понимающе кивнул и исчез.
— Значит, денег у тебя… — секретарь райкома вопросительно посмотрел на пограничника.
— Сколько точно, не знаю: считать некогда было, горело все, бомбили. А ящиков с ювелирным барахлом девять штук. Не взвешивал, но тяжелые, два из них — металлические, закрыты и опечатаны.
— Слушай, капитан, — поднялся Ярош, — на станции Вязники, это немного юго-восточнее, стоит эшелон под парами. Стоит, дожидаясь отправки застрявшего здесь архива обкома и прибытия эвакуируемых. Поезд надо срочно отправлять, пока не разбомбили. Есть предложение: берешь на свои машины военврача и раненых — они с оружием, вот и будет охрана, — и едешь на станцию. Подожди, — остановил он хотевшего встать Денисова, — еще не все. Деньги мы примем, посчитаем до копеечки и уничтожим! Да-да, уничтожим, а тебе выдадим форменную расписку, потом новые напечатают на ее основании. Ювелирные ценности зароем, а тебе, как груз особой важности, дадим партийный архив области. Он дороже денег, за ним жизни множества людей, их судьбы, в том числе и послевоенные. Ведь кончится и эта война когда-нибудь? Согласен?
— Выбора все равно нет, — Денисов надел фуражку. — Только давайте поскорее все решим и оформим. Время не ждет. Да и немцы…
— Это не только моя просьба, но и приказ партии. — Ярош посмотрел в глаза пограничнику. — Теперь ты можешь умереть только в двух случаях: если архив уничтожен или находится в безопасности!
— Мне умирать никак нельзя, — серьезно и тихо ответил Александр Иванович. — Никак!
— Вот и хорошо, — Ярош пожал ему руку. — Надеемся на тебя, чекист. Военком сейчас свяжется с Вязниками по телефону: там для тебя специальный вагон прицепят, поедешь с комфортом. Сопровождающего дадим. Ну, удачи тебе, пограничник!
Как только Сорокин попытался подойти к стоявшим во дворе двум запыленным полуторкам, перед ним словно из-под земли вырос сержант-пограничник с автоматом.
— Нельзя, товарищ военврач!
— У меня разрешение райкома!
В ответ Глоба лязгнул затвором:
— Назад!
— В чем дело? — спросил подошедший Денисов.
— Да вот, товарищ капитан, — кивнул на Сорокина Глоба, — военврач к нашим машинам, а я ему…
— Распорядитесь все сгрузить, — устало садясь в тени, приказал Денисов. — И позовите Браницкую, пусть составит акт по всей форме на уничтожение денег. Да-да, — видя, как недоуменно округлились глаза сержанта, повторил капитан. — На уничтожение.
— А как же?
— Там все объяснят, — прикрыл глаза Денисов. Пусть сделают подробный план, где спрятаны ценности, и передадут нам копию. — У вас карта есть? — поднял он глаза на Сорокина. Садитесь, покажете, где забрать раненых и где эти Вязники.
— Полагаете, мы еще успеем погрузиться? — разворачивая на коленях карту, с сомнением спросил военврач.
— Иного выхода нет, — отрезал пограничник. — Прикинем час на хлопоты с ценностями, еще час на погрузку раненых и дорогу. Даже полтора часа, учитывая всякие неожиданности. М-да, многовато! Но надо успеть.
— Вы что, контужены? — сворачивая карту, Сорокин поглядел в лицо капитану. — Не возражайте, я все-таки врач! Вас надо осмотреть. Пойдемте в угол двора, там не помешают.
— Лишнее, — поморщился Денисов. — Просто попали под бомбы, еще там, около границы. Сейчас уже почти нормально.
— Не возражайте, — поднялся Сорокин, — пошли! Иначе как вы будете нами командовать? Пошли, пошли!
Денисов неохотно встал и направился следом за военврачом в угол двора, мимо сгружавших мешки с деньгами милиционеров и помогавшего им Глобы…
Деньги горели плохо, корежась в огне и оставляя ломкий белесый пепел. Дым от костра, на котором сгорали купюры, был тоже каким-то белесым и удивительно едким.
Пересчитывая деньги и бросая пачки в огонь, Анеля Браницкая плакала, не стесняясь и не вытирая слез. Они катились по щекам, падали на руки, ловко и привычно пересчитывающие купюры.