Взлетают голуби

Далибор, как я и надеялась, сидит на берегу озера, там, где мы обычно встречались, на галечном берегу, курит и напевает. Я останавливаюсь у него за спиной, все заготовленные фразы улетают бесследно; я никогда еще не слышала, чтобы Далибор пел, его песня рассказывает о чем-то весеннему воздуху, темной озерной воде (Господи, если бы Ты ограничил вавилонское смешение языков только разговорной речью, то люди понимали бы любую песню на любом языке; песня Далибора так прекрасна и естественна, так берет за душу, что мне кажется ужасным, что я не понимаю ее). Некоторое время он молчит, на противоположном берегу озера мерцает несколько фонарей, я спрашиваю: о чем ты пел? Он оборачивается – и я уверена, что мягкая мелодия эта совершенно преобразила его лицо, – это моя любимая песня, говорит Далибор, она о море, глубоком, огромном и безжалостном, и он протягивает мне руку, мы сидим, обнявшись, шепчем на ухо друг другу какие-то слова, целуемся, впервые; хорошо, что ты здесь, мы целуемся на многих языках, я сразу в тебя влюбился, я сразу в тебя влюбилась, по-венгерски, по-немецки, по-сербохорватски, по-английски.

Мы

В июле мы празднуем пятидесятилетие матушки; мы едем на машине вдоль озера, мимо пляжей, домов, вилл, причалов, они загораживают нам вид на озеро, отец ставит в магнитофон кассету, настоящая венгерская цыганская музыка, гордо говорит он, держа руль одной рукой, а пальцами другой прищелкивая в такт музыке и время от времени поглаживая матушкино колено. Номи толкает меня в бок и показывает на дом или, скорее, сарай, мимо которого мы проезжаем, узнаешь? – еще бы, это дискотека в соседней деревне, где субботними вечерами кружился под потолком стеклянный шар с зеркальными блестками и мы танцевали с парнями, которые ездили на мопедах; отец всегда приезжал за нами в одно и то же время, в одиннадцать часов (о, сколько мы пытались уговорить его, чтобы он ждал нас хотя бы на другой стороне шоссе и не вылезал из машины), смотрите, говорит нам и отцу матушка, езжай немножко медленнее; вот здесь мы жили, когда только приехали в Швейцарию, и матушка показывает на ветхий трехэтажный домик между дорогой и озером. Правда? – спрашивает Номи, а почему вы нам об этом не рассказывали, мы же столько раз тут проезжали? У вас никогда не поймешь, интересно вам что-то или нет, смеясь говорит отец, знаете, мы тут жили вместе с Шандором и Ирен, на одном этаже, и отец оборачивается к нам, мы такие продвинутые были в то время, двадцать лет назад; тут матушке приходится напомнить ему, что мы как-никак находимся на шоссе (дома отец выпил палинки, аперитив, потому что сегодня у матушки день рождения, правда, это не совсем так, день рождения у нее был в пятницу, но в пятницу мы праздновать не могли, а по воскресеньям отец и так всегда позволяет себе аперитив).

И долго вы там жили, в WG, спрашиваю я (что за WG? и нам приходится объяснять родителям: это сокращение,

Wohngemeinschaft[66]

; как? добровольно жить вместе с чужими людьми? может, вы еще и одним полотенцем с ними пользовались?), nix Wegge[67], говорит отец (потому что такого слова нет по-венгерски), просто вынужденное решение. Но ты же сказал, вы очень продвинутые были в то время, возражаю я; это шутка была, Ильди, ты что, не заметила? думаю, мы два года так жили, с Шандором и Ирен, верно? Отец протягивает матушке руку с обручальным кольцом на безымянном пальце, да, два года и четыре месяца, говорит матушка и берет руку отца; Номи косится на меня, очевидно, по той же причине, по которой я кошусь на нее (воспоминание об одном Новом годе: родители принаряженные, отец вечером покрасил матушке волосы, тщательно, каждую прядку, матушка маникюрными ножницами выстригла волоски, буйно лезущие у отца из носа, мы с Номи сидели рядышком на диване, чувствуя, как нас заливает жар, с макушки до пальцев ног, потому что родители были такие красивые, когда стояли перед нами вечером в прихожей, матушка в длинном серебристо-черном платье, отец в смокинге, мы были смущены, потому что отец, как бы между прочим, обнял матушку пониже талии, а матушкина рука касалась его ноги повыше колена; мы сейчас уходим, сказали они, и, если кто-нибудь рассказывает о своем счастливом детстве, я всегда вспоминаю годы, проведенные у мамики, и те минуты, когда мы с сестрой увидели, какими счастливыми могут быть наши родители).