Взломавшая код. Дженнифер Даудна, редактирование генома и будущее человечества

В этот период он с удивлением узнал о том, что Даудна внезапно решила перейти в Genentech, а затем столь же внезапно вернулась в университет. Опасаясь, что он сделал неверный выбор, Стернберг написал ей и спросил, насколько она предана Беркли. “Я не рискнул спросить у нее лично, потому что слишком волновался”, – признает он. Даудна заверила его, что теперь не сомневается, что ее место в Беркли. “[Ответ] был достаточно убедительным, так что я решил не менять своих планов учиться именно там”[113].

Хорвиц пригласила Стернберга на первый седер Песаха, который устроила дома, где жила со своим парнем. Но говорили на седере в основном о системах CRISPR. “Я все просил рассказать ее о том, какие эксперименты она проводит”, – говорит Стернберг. Хорвиц показала ему свою незаконченную статью о ферментах Cas, и Стернберг оказался на крючке. “После этого я дал Дженнифер понять, что не хочу и дальше заниматься РНК-интерференцией, – говорит он. – Я сказал, что хочу работать над этими новыми CRISPR”.

Посетив лекцию профессора Колумбийского университета Эрика Грина об одномолекулярной флуоресцентной микроскопии, Стернберг очень осторожно спросил Даудну, можно ли ему попробовать применить этот метод к одному из белков CRISPR-Cas. “О боже, да, – ответила она. – Несомненно”. Она любила такие рискованные шаги. Она всегда добивалась успеха в науке, составляя из маленьких деталей большие картины, и ее тревожило, что Стернберг берется лишь за скромные задачи в сфере CRISPR. Отметив, что он умен и талантлив, Даудна сказала ему прямо: “Сейчас вы используете свой потенциал не в полной мере. Вы пока не беретесь за проекты, на которые способен студент вашего уровня. Но зачем мы занимаемся наукой? Мы занимаемся ею, чтобы отвечать на серьезные вопросы и идти на риски. Если ничего не пробовать, прорыва не произойдет”[114]

.

Ее слова убедили Стернберга. Он спросил у нее разрешения на неделю уехать в Колумбийский университет, чтобы лучше изучить нужную технику. “Она не просто отправила меня в недельную поездку, чтобы я мог опробовать [технику], а оплатила целых шесть месяцев моего пребывания там”, – написал Стернберг впоследствии в разделе с благодарностями в своей диссертации. За шесть месяцев, проведенных в своей альма-матер, Стернберг научился применять метод одномолекулярной флуоресцентной микроскопии, чтобы изучать поведение CRISPR-ассоциированных ферментов[115]. В результате были написаны две прорывные статьи, в которых Стернберг, Эрик Грин из Колумбийского университета, Йинек, Виденхефт и Даудна впервые продемонстрировали, как именно РНК-направляемые белки системы CRISPR находят нужные последовательности в геноме атакующего вируса[116].

Особенно близко Стернберг подружился с Виденхефтом, который стал для него примером для подражания. В конце 2011 года у них выдалась напряженная неделя совместной работы, когда Виденхефт писал обзорную статью о CRISPR для журнала Nature[117]

. Они целыми днями сидели бок о бок у компьютера и спорили о выборе слов и иллюстраций для публикации. Их дружба стала еще крепче, когда они вместе поселились во время конференции в Ванкувере. “Именно тогда начала набирать обороты моя собственная научная карьера, – говорит Стернберг, – потому что я стал задумываться, как бы мне заняться чем-то более масштабным, чтобы привлечь к работе Блейка”[118].

Стернберг, Виденхефт и Хорвиц сидели в одном отсеке лаборатории в нескольких метрах друг от друга. Этот отсек стал прибежищем биогиков. Когда начинался крупный эксперимент, они делали ставки на результат. “На что спорим? – спрашивал Блейк и сам же отвечал: – Спорим на молочный коктейль”. Увы, Беркли стал слишком модным – а может, недостаточно модным – для приятных забегаловок с молочными коктейлями. И все же приз оставался неизменным.

Товарищеские отношения между коллегами по лаборатории складывались не случайно: подбирая сотрудников, Даудна не только оценивала их научные достижения, но и старалась удостовериться, что люди смогут вписаться в коллектив. Однажды, когда мы с Даудной были у нее в лаборатории, я расспросил ее об этом поподробнее. Не получалось ли так, что за бортом оказывались блестящие эксцентрики – люди, которые доставляли неудобства другим и подрывали групповое мышление, но с пользой для дела? “Мне приходило это в голову, – сказала она. – Я знаю, что бывают люди, которым нравится творческий конфликт. Но я предпочитаю, чтобы в моей лаборатории собирались люди, которым хорошо работать вместе”.

Лидерство