Взрыв

Сделал он это на несколько коротких мгновений, но мгновения эти пришлись как раз на время выдоха, и Санька тут же выдернул изо рта у Вячека его шланг и вставил себе в рот, вытолкнув предварительно собственный загубник. И это они проделывали раньше, меняясь аквалангами.

Он чуточку, тоже на миг, придержал свой шланг, не давая его Вячеку, хотел наказать за нахальство. Он тут же протянул его другу, но тот, видимо, не увидел, потому что с силой вдруг рванулся вверх, к воздуху, и сейчас же исчез из виду.

Санька спокойно вложил в рот свой загубник и, неторопливо заработав ластами, пошел за ним.

Он представил, с какими вытаращенными глазами вылетел на поверхность Вячек, и улыбнулся.

Санька направил луч своего фонаря вверх, увидел ноги Вячека, чуть шевелящие ластами, и вдруг оцепенел от ужаса, потому что увидел и другое.

Он увидел в желтом конусе света, как в воде вокруг Вячека расползается, клубится темное облачко, расходится тонкими лентами, а ленты завиваются спиралями. Санька только успел подумать, что совсем недавно, еще сегодня, видел что-то похожее, и тут же изо всех сил рванулся наверх, еще не смея поверить, но в то же время где-то в глубине души, в далеких закоулках мозга уже уверенный, что случилось непоправимое, ужасное.

Выскочив пробкой на поверхность, Санька увидел совсем рядом с собой бледно-зеленое, с внезапно запавшими глазами, измученное лицо Вячека. Подбородок его, будто покрытый черным лаком, лоснился. Из угла рта толчками шла кровь. Совершенно черная в желтом луче.

И только когда Санька приблизился вплотную, обхватил Вячека, она окрасилась в густой красный цвет.

Вячек попытался что-то сказать, но из горла у него вырвался только неразборчивый хрип.

Санька закричал от страха. Закричал на все озеро, так что эхо ударило в берега, и тут же хлебнул солидный глоток воды, поперхнулся, закашлялся.

И это привело его в чувство.

Мысли сразу стали четкие и точные.

«...Вячеку нельзя двигаться... Только покой, иначе громадная потеря крови... Он потеряет сознание, и тогда нам не выбраться. До берега недалеко, метров семьдесят... Возможно, Генка услыхал крик, тогда поможет, а сейчас...»

Санька перевернул Вячека на спину и сказал:

— Спокойно, Вячек, только не бойся, не волнуйся и, главное, не двигайся. Я сейчас погружусь и буду тебя толкать снизу, так удобнее всего, а ты лежи абсолютно неподвижно. Ты понял меня?

Вячек кивнул, он одобрил Санькины слова, сжал ему руку.

Санька нырнул, перевернулся под водой на спину, вытянутыми руками взял друга за талию и изо всех сил, бешено, с остервенением заработал ногами. Через пару минут он почувствовал, что задыхается, что так нельзя, он не выдержит. Воздух из баллонов приходилось с силой втягивать в легкие, он стал упругим и подавался с трудом.

В глазах у Саньки поплыли красные волны, но он не сбавил темпа, он понимал, что сейчас драгоценна каждая секунда.

Сердце раскаленным, твердым комком колотилось о ребра, и Санька понял, что вот-вот потеряет сознание.

Уже в каком-то полубреду он упрямо продолжал молотить ногами.

И вдруг ему стало легче.

Санька еще не понял, в чем дело, но тут его плеча коснулась чужая рука, и он догадался, что это Генка пришел на помощь.

И сейчас же руки Санькины сами собой разжались, и он стал медленно, как во сне, падать вниз, на дно.

И ничего более не оставалось для него в мире, кроме собственного судорожного, со всхлипами дыхания.

В глазах бешено металось, крутилось ослепительно-белое колесо. Точь-в-точь, какие бывают на карнавалах, где пускают шутихи и ракеты.

Ему казалось, что он опускается бесконечно долго, но когда он очнулся и встал на дрожащие, неверные ноги, голова его поднялась над поверхностью. Воды было по грудь, берег совсем рядом, а Генка с Вячеком всего метрах в пяти от него.

Санька рванулся к ним, и только сейчас во всей своей непоправимости ожгла его мысль о том, что во всей этой дикой истории, конец которой неясен, зыбок и может быть настолько ужасным, что и подумать страшно, виноват он, Санька, один.

Но он уже достаточно овладел собой, чтобы осознать — сейчас не время искать виноватых, не время казниться, причитать и заниматься самобичеванием.

Сейчас требуется только одно — действовать, совершать поступки, потому что только в этом спасение Вячека.

Он еще не знал, что станет делать в этом пустынном, далеком от людей, ночном августовском лесу, но знал, что сделает все. Все, что в его силах, вообще в человеческих, в божьих, если он есть, в силах черта, дьявола — все сделает.

И от этой мысли Санька вдруг успокоился настолько, насколько вообще можно было быть спокойным в его положении.

Голова сделалась ледяной, и, не отвечая на Генкины перепуганные, недоуменные вопросы, он стал действовать так, будто не раз уже попадал в подобные переплеты. И вновь подумал, что только в четких, непререкаемых действиях может быть спасение для Вячека.

Первым делом он уложил его, уложил так, чтоб голова была повыше, так, чтобы Вячек полусидел. Затем намочил полотенце, чуть отжал его и положил Вячеку на грудь.

Затем сказал Генке ровным, будто магнитофонная запись, голосом: