Warcross: Игрок. Охотник. Хакер. Пешка

– Я помню все мельчайшие детали того дня… кроме действительно важных. Куда он пошел. Когда я перестал слышать его шаги в листьях. Кто забрал его. Я думаю о том, что могло бы случиться, если бы сделал это, или то. Если бы все хоть немного изменилось, – он качает головой. Его зубы так плотно сжаты, что я боюсь, что он раскрошит их. – Я не знаю. Потому я продолжаю строить.

Он терзает себя. С комком в горле я наблюдаю, как Хидео вызывает еще одно Воспоминание – позже той же ночью, с пляшущими по парку лучами фонариков. Голоса его отца и матери звучат резко и панически, на срыве. А потом сцена переключается на маленького Хидео, стоящего на коленях перед родителями, молящего о прощении, рыдающего в истерике, безутешного, даже когда они пытаются поднять его с колен. Сцена снова сменяется, и теперь Хидео лежит, свернувшись калачиком в кровати, молча, слушая плач матери, доносящийся из родительской спальни. Потом он просыпается каждое утро… И видит, как тонкая серебряная прядь проявляется в черных волосах. Я вздрагиваю. Это травма отметила его белым. И хоть я не он, даже без соединяющего наши чувства «Линка» я ощущаю эту ужасную, бесконечную вину, обволакивающую его сердце.

Я пытаюсь представить, каково было бы бесконечно горевать, исчезни отец однажды без следа; каково это – постоянно жить с тайной, с незаживающей раной на сердце. Я вспоминаю светильник на пороге дома его родителей, включенный даже днем. Я представляю ту боль, и даже от этого мое сердце словно кровью обливается.

Проходит долгое время после окончания Воспоминаний, наполненное лишь плеском воды о камень. Когда Хидео снова заговаривает, его голос тихий, полный преследующей его всепоглощающей вины.

– Они никогда больше не говорили о Сасукэ после его исчезновения. Они винили себя, взяли груз на свои плечи и несли его молча. Соседи и полиция тоже перестали говорить о Сасукэ из уважения к моим родителям. Они не могут смотреть на фотографии с ним, я смог сохранить только ту единственную. Он теперь существует только в их скульптурах. Мама постарела за одну ночь. Раньше она помнила все, она возглавляла команду ученых. Теперь она не может запомнить, куда что положила, что делала. У отца развился кашель, от которого он так и не вылечился. Ему часто становится плохо, – глазами Хидео находит созвездие Близнецов, звезды в форме двух братьев. – А я… Ну, Сасукэ любил игры. Мы играли каждый день, придумывали сами разные игры. Он был умнее меня – сдавал все экзамены на отлично, легко проходил тесты в любую элитную академию.

Теперь я понимаю.

– Ты изобрел «НейроЛинк» из-за брата. Warcross был вдохновлен игрой, в которую Сасукэ играл в парке. Ты создал Warcross для него.

Он некоторое время молчит, и вода идет рябью, когда он поворачивается ко мне.

– Все

, что я делаю, – для него.

Я легонько касаюсь его руки. Никакие слова не помогут в такой момент, и я ничего не говорю. Только слушаю.

– Я обычно не говорю о нем, Эмика, – Хидео прерывает тишину. Отворачивается. – Я не говорил о нем уже многие годы.

Вот он, Хидео, какой есть, без денег, славы и гениальности. Вот он – мальчик, каждый день ждущий, что брат вернется домой, засыпающий каждую ночь под тот же кошмар, навсегда пойманный в ловушку мыслей, что он мог бы сделать что-то иначе, хоть что-нибудь. Сложно описать потерю тому, кто никогда через нее не проходил, и невозможно объяснить, как это тебя меняет. Но тем, кто испытал это, слова не нужны.

Хидео отталкивается от края источника и кивает в сторону ступенек, ведущих в баню. Он протягивает мне руку. Я беру ее, взгляд, как всегда, скользит к шрамам на его костяшках.

– Уже поздно, – мягко говорит он.

24

В тот вечер мы ужинаем у родителей Хидео. Я наблюдаю, как аккуратно он жарит мясо, нарезает овощи, сыплет рис в рисоварку. Пока он этим занимается, его мама суетится вокруг меня, переживая из-за моего цвета лица.

– Такое крошечное дитя, – мягко попрекает она, улыбаясь мне. – Хидео, почему ты ее не кормишь? Обязательно дай ей миску побольше. Это добавит цвета ее щекам.

– Ока-сан, – вздыхает он, – ну пожалуйста.

Она пожимает плечами.

– Говорю тебе, ей нужно хорошо питаться, чтобы мозги работали. Помнишь, что я говорила тебе про нейроны? Они используют энергию, поставляемую кровью. – Я обмениваюсь с Хидео ухмылками, а она пускается в объяснения функций крови.

Хидео сам накрывает на стол, раскладывает еду по тарелкам, наливает всем чай. Ужин такой вкусный, что я хотела бы, чтобы он длился вечно: сочные, мягкие кусочки курицы идеально прожарены; гладкий рис покрыт жареным яйцом; маринованные овощи в качестве гарнира; мягкие пирожные моти из липкой рисовой муки на десерт, а внутри каждого из них начинка из клубники и сладких красных бобов; успокаивающий горячий зеленый чай. Мы едим, а родители Хидео тихо говорят на японском, тайком поглядывая на меня и улыбаясь, думая, что мастерски это от меня скрывают.

Я локтем толкаю Хидео, сидящего рядом.

– Что они говорят? – шепчу я.