Windows on the World

– О, мой дорогой, все в порядке? У тебя ничего не болит? Последи за братиком, хорошо?

– Мам, этот аттракцион, он совсем не прикольный, и вообще тут воняет, даю тебе Дэйва.

– Дэвид?

– Кха-кха! – кашляет. – Мама, а Джерри не дает мне свой фотоаппарат!

– Ладно, Мэри, это опять Картью. Попробуй выяснить, выслали ли уже спасателей, отсюда невозможно дозвониться до администрации. Тут вообще на хрен нет плана эвакуации! Перезвони, до скорого.

Мы по-прежнему на лестничной клетке, освещенной неоновыми лампами, в толпе, спускающейся по ступеням примерно так же организованно, как стадо баранов, которых гонят на бойню. Солженицын сравнивал заключенных ГУЛАГа с ягнятами. Бе-е-е-е. Какой маразм – привести сюда мальчишек, тут же с самого начала была скучища, и для них, и для меня… Вечно надо что-то делать через силу якобы из лучших побуждений… Вот нам наказание за то, что не повалялись в постели. Вы поглядите на них, на этих ранних пташек, свежевыбритых, при галстуках, на этих чересчур надушенных working girls, на усердных читателей «Уоллстрит джорнал»… Лучше бы вы все не вылезали из койки.

– Как дела, ребятки? Главное, закрывайте салфеткой нос и рот. И не касайтесь перил, они раскаленные.

Наше молчаливое стадо все растет, на каждом этаже к нам присоединяется новая когорта обезумевших серых троек и розовых дамских костюмов. Мы перешагиваем через обломки натяжного потолка, загораживающие проход. Жара убийственная. Иногда кто-нибудь поддерживает соседа или плачет, но большинство молчат, кашляют, надеются.

8 час. 52 мин

Мои родители встретились на баскском побережье, но почти сразу уехали учиться в Америку. Сегодня никто уже не помнит, насколько американские университеты, в частности бизнес-школы, привлекали блестящих дипломированных французов. Так что мой отец улетел в Гарвард получать диплом МВА (как позднее Джордж У. Буш), мама полетела с ним и не теряла времени зря, получив степень магистра истории в Маунт-Холуок колледже. Америка 50-х – как черно-белое документальное кино. Американская мечта охватила весь остальной западный мир.

Длинные «кадиллаки» с крылышками, широченное мороженое, пакетики попкорна в кинозалах, переизбрание Эйзенхауэра: магические символы совершенного счастья. То была Америка сбывшихся надежд, райская страна, описанная загорелым красавцем Филиппом Лабро. В то время отторжение еще толком не возникло. Никто не считал гамбургеры из «Макдоналдса» фашистскими. Отец хохотал над шутками Боба Хоупа по телевизору. Они ходили в боулинг. Буржуазная молодежь придумывала глобализм. Она верила в Америку – воплощение новизны, эффективности, свободы. Десять лет спустя это поколение проголосовало за Жискара, потому что он был молод, как Джон Кеннеди и Серван-Шрайбер. Блестящие, целеустремленные, простые в обращении люди. Наконец-то мы избавимся от бремени европейского воспитания. Стремиться к цели. Идти напрямик. Никуда не сворачивая. Первый вопрос, который вам задают в Соединенных Штатах – «Where are you from?», потому что все откуда-то приезжают. А потом говорят: «Nice to meet you», потому что любят встречать незнакомцев. Если вас в США приглашают в гости, вы можете сами брать что угодно из холодильника, не спрашивая разрешения у хозяйки дома. От этого времени остались некоторые выражения, которые я часто слышал дома: «put your money where your mouth is», «big is beautiful», «back-seat driver» (мое любимое, мама выдавала его в машине, когда мы действовали ей на нервы на заднем сиденье), «take it easy», «relax», «give me a break», «you’re overreacting», «for God’s sake». Капиталистическая утопия была такой же идиотской, как и коммунистическая, но насилие в ней было неявным. Благодаря своему образу она и победила в холодной войне: конечно, люди подыхали с голоду и в Америке, и в России, но у тех, кто подыхал в Америке, была свобода выбора.